Жемчуга

На табуретке чмокал малыш. Его мать улыбалась. Бабушка утирала слезы краем платка.

– Сердце у него больное… Как родился… Ну, и сразу сказали – не жилец. Что только, к кому только…

– Хорошее у него сердечко, – сказала Аглая. – Как зовут?

– Николай. Коля.

– Другое имя дайте. Надо, чтобы была буква «р». Кирилл – хорошо.

– Да-да. Кирилл так Кирилл. А мы… что скажете, сколько нужно, вы только скажите…

– Да ниче не надо, – устало сказала Аглая.

– Нет, вы только скажите, – не унималась женщина. – Мы все, мы все…

– Ладно. Тогда – чего не жалко.

Женщины ушли в морозную темень, прижимая укутанного мальчика – сытого, спящего и здорового.

На следующий день во двор въехал самосвал и высыпал душистую гору березовых дров.

Нам часто приносили чего не жалко.

Аглае приносили: мед в трехлитровой банке, яйца в корзинках, гепариновую мазь, отрезы шерсти на платье, замороженное мясо, краску для потолка, новые валенки, банки с вареньем, мотки болгарской шерсти, козлиную шкуру на диван, штакетник на забор, раковину из нержавейки и прочие полезные в хозяйстве вещи.

Приносили и деньги, но редко. В такие дни Аглая как-то стыдливо клала сверток на стол, на газеты Деды. Тот смеялся над ней, но мятые купюрки забирал в карман, знал, что не отвяжется. У нас так принято: деньги – мужчине.

6

Нет людей плохих. Нет людей хороших. И все люди грешные, а хотят уйти от греха.

Как мать моя захворала, так и я захворала. Маленькая была совсем, грудная. Без молока-то материного пропала бы. А взяла меня кормить марийка – они рядом жили. Так потом и жила: то к своим, то к ней – на два дома. Отец-то бранился, ну да чего уж. Ребенок он везде ребенок. Кормилица моя образованная была – в школе работала. Меня тоже учила, да я глупая была – мне бы только бегать. Бегала-бегала, а в голове-то все-таки набилось – не выкинешь. И не захотела я к своим жить идти. Ох, отец-то рвал! Потом-то, конечно, вернулась. А и все равно ушла.

Родители мне тоже добра хотели. А поди-ко разбери, где оно – добро. Что к хорошему, что к плохому… Каждый сам себе голова, сам себе хозяин.

На дворе установилось тепло, и я совсем отбилась от рук. Поначалу, промотавшись весь день с мокрыми ногами, принялась было кашлять и сопливеть. Но солнце припекало, чирикали воробьи, по улицам расползались лужи. Мне хотелось бегать, прыгать и орать. Болеть было некогда и незачем. За зиму я здорово подросла и окрепла.

Деда ежедневно брал портфель и уходил на работу. Аглая оставалась дома. А я дома не оставалась – черный поселок в низине звал меня. «Амари», – говорил мне ласково старик.