– Да, мам.
– Дороти, дай парню просто помечтать для начала.
– Я хочу, чтобы он отдавал себе отчет в том, о чем мечтает и как этого добиться.
Для человека, не знающего Дороти, со стороны могло показаться, что у нее довольно жесткий и властолюбивый характер. Она как будто то и дело помыкала мужем, осекая его легкомысленные порывы, читала нравоучения сыну и гоняла их обоих за беспорядок в доме. Но в большинстве случаев это происходило не прямым текстом, а фразами и жестами, заставляющими собеседника чувствовать раздражение, гнев и вину. Так называемая пассивная агрессия с самого детства была спутником, с которым она боролась, но не всегда могла его урезонить. Дело в том, что в ее семье существовало негласное правило: «Будь сильным, не проявляй эмоций на людях». Ни пол, ни возраст не являлись поблажками, и потому Дороти росла в строгости, сохраняя все эмоции внутри, а там они разрастались, вскипали и, не находя полноценного выхода наружу, просачивались, как пар из-под плотной крышки, которой накрыли кастрюлю. Правило превратилось в привычку, а привычка – в нежелательную часть личности. Она прекрасно знала о своем изъяне, как сама его называла. Правда жаль, что мало одного знания, чтобы изъян преодолеть. Леонард же ни в коем случае не был слабохарактерным – он умел различать моменты, когда в жене говорила пассивная агрессия, а когда дело принимало серьезный оборот, и потому понапрасну и не думал вступать в никому не нужное противостояние на повышенных тонах. Он знал настоящую Дороти: ту, которую полюбил много лет назад и продолжал любить. И никакая пассивная агрессия не могла стать причиной, чтобы отказаться от нее.
– Дэвид не глупее нас с тобой… – тем временем продолжал Леонард.
– Хорошо, – выдавила она из себя и опустила взгляд на тарелку.
– Дороти, спокойней.
– Я спокойна, – все также изучая булочку, парировала женщина, сама при этом чувствуя вспышку гнева, которую старалась подавить.
– Ну что случилось-то?
– Ничего, все хорошо. Все равно сделаешь по-своему, – как и всегда, вместо того чтобы обсудить все в открытую, Дороти предпочла замкнуться в себе.
Оказавшись вынужденным свидетелем (и даже поводом) этой сцены, Дэвид отстранился и не хотел вступать в разговор взрослых, а вместо этого молча доедал свой завтрак. Леонард кашлянул, привлекая внимание сына и, когда тот поднял голову, взглядом указал на мать.
– Мам? – нехотя, но все-таки с пониманием важности поручения данного отцом обратился мальчик.
– Да, сынок.
– Не переживай, я знаю, что нужно много трудиться, чтобы все получалось, – теперь он взял ее за руку. – Я буду стараться. Обещаю.
Дэвид понимал, что за всей этой мишурой скрывается желание сделать его счастливым. Мама не желала ему зла, а искренне любила, пусть и не всегда проявляла свои чувства в доступной форме. Не сразу, но взгляд Дороти оттаял, и она перестала прятаться в себе.
Семья закончила завтрак на хорошей ноте, а после, разделив обязанности по уборке со стола и мытью посуды, они привели кухню в идеальный порядок.
Каждый день за исключением выходных Розены проделывали один и тот же маршрут. Как и положено, Дэвид сел на заднее сиденье отцовского фольксвагена цвета мокрого асфальта, а прямо перед ним на пассажирском сиденье расположилась Дороти. Вслед за ними, закрыв дверь дома и несколько раз ее проверив, место водителя занял Леонард.
– Эх, – вздохнула Дороти.
– Чего такое? – повернув ключ в замке зажигания, спросил ее муж.
– Меня угнетает трещина на лобовом стекле. Давай его поменяем?