Старик снова исчез за железной дверью вагона. Вокзал закрыли, а дороги? Может, их тоже закрыли и теперь мы отрезаны от всего остального мира? Но как я сюда попал и кем же в действительности был Оливер Гюнстер? Кетрин говорила, что его зовут Даниель. По крайней мере, он так представился. Даниель – это может быть всего-навсего выдуманное имя. Ведь он уже при мне выдавал себя за Оливера Гюнстера. Но непонятно, зачем говорить вымышленное имя человеку, которого собираешься убить. Все это не может быть правдой. Это какой-то бред. Колоссальный бред! Наверное, я все еще сижу на морфии и вижу одну бесконечную галлюцинацию.
Руперт вернулся с двумя стаканами чая и небольшим пакетиком печений. Видно, что ему здесь очень одиноко. Его понять нетрудно: сидишь целый день в пустом вагоне на покинутом вокзале и просто следишь за порядком.
– Держите свой чай и еще немного сладостей. Так все-таки как вы сюда попали, да еще и без зонта?
– Честно говоря, не помню. Даже скорее просто не знаю. В последнее время со мной приключилось столько странных вещей, что теперь я теряюсь в догадках.
– Не мне судить вас, Саймон. Попали, так попали. Хоть немного разгоните мою тоску.
– С удовольствием, Руперт! А с чем связана ваша тоска? – спросил я, делая большой глоток из стакана.
– Я за свою жизнь уже столько раз рассказывал эту историю, что мне даже стыдно. Иногда кажется, будто мне просто нравится нагонять на себя печальные мысли, чтобы пострадать.
– Время от времени мы все так поступаем.
– А я с этим живу. Надеюсь, что вы не убежите сломя голову после моего рассказа.
– Перестаньте, Руперт! Не говорите ерунды.
– Как скажете. Вы знаете, насколько легко уйти с правильного пути и оказаться на дне жизни?
– Да. Это очень просто. Мы все на протяжении жизни как будто балансируем на канате в цирке: одно неверное движение или мысль – и мы уже летим вниз.
– Я совершил это самое неверное движение много-много лет назад, когда был молод. И пожалуй, все, что сейчас происходит в моей жизни, – это печальный, но вполне закономерный итог.
Руперт расстегнул куртку, извлек из внутреннего кармана маленькую фотографию и протянул мне.
– Вот. Осталась одна-единственная фотография. Не имею ни малейшего понятия, почему я ее до сих пор храню.
Фотография запечатлела молодую девушку. Она была красива, но что-то в ее взгляде и чертах лица не внушало доверия.
– Ее звали Ариадна. Я встретил ее, когда мне было чуть больше двадцати, и влюбился по уши. Мы встречались несколько лет, а потом я предложил ей стать моей женой. Она так сильно овладела моей душой и разумом, что я день за днем представлял, как мы поженимся, будем жить в большом красивом доме, по которому будут бегать двое наших маленьких детишек. Я всегда мечтал о тихой семейной жизни и потому не замечал действительно значимые вещи, но даже если и начинал что-то понимать, Ариадна вновь ослепляла меня, и я забывал обо всем не свете. Влюбленному человеку свойственно быть глупым и слепым, но я в этом плане перешел все границы. Мы были женаты двадцать лет, и на протяжении всего времени люди вокруг твердили, что она просто использует меня в своих эгоистичных целях. Но я отнекивался и говорил: «Нет! Вы не правы!» Они пытались образумить меня и обратить внимание на неопровержимые факты, но я вновь качал головой и твердил: «Я верю ей! Она абсолютно искренна со мной». У меня была хорошая работа в редакции одной из больших газет, и я получал вполне приличные деньги, позволявшие нам вести безбедную жизнь. Но моя идиотская наивность и вера в человеческую искренность сделали свое дело. Я опирался только на чувства и не слушал доводов рассудка. Почему? Мне просто хотелось домашнего тепла и уюта, и я убедил себя в самых бессмысленных вещах.
Но настал момент, когда отрицать правду, ставшую слишком очевидной, было уже невозможно, и тогда я осознал, насколько правы были окружавшие меня люди. В словах и поведении Ариадны я увидел лицемерие и двуличность. Чтобы окончательно подтвердить свои догадки, я начал следить за ней. Как-то раз под вечер она собралась и ушла, сказав, что направляется к подруге, но я не поверил и решил пойти за ней. Спустя полчаса Ариадна зашла в дорогой ресторан, где ее ждал импозантный мужчина, а я остался стоять на противоположной стороне улицы и смотреть на них через огромное окно. Она провела с этим человеком несколько часов, безостановочно флиртуя и строя глазки. Я был страшно зол, хотел рвать и метать. Но потом немного успокоился и позволил наивности и страху взять верх. Когда Ариадна вернулась домой, мы очень сильно поругались. Кричали и били посуду, обвиняя друг друга в двуличии. Она закрылась в ванной и громко рыдала. Мое сердце не могло выдержать этого, и я простил ее. Только сейчас понимаю, что я обыкновенный трус, для которого самым страшным было одиночество. К тому же я любил ее и поэтому смог простить и дать второй шанс. Затем был третий, четвертый, пятый, шестой шансы, а я все терпел и верил в человеческую доброту и искренность. Я убедил себя в том, что ничуть не лучше ее и, чтобы все наладилось, мне нужно измениться. Но это оказалось пустой иллюзией, в которую очень хотелось верить. Я старался не отступать от своих принципов, не замечая, что они ведут меня в пропасть, из которой невозможно выбраться. И однажды я понял, что добро действительно наказуемо. Но, с другой стороны, можно ли назвать мое поведение добром? Или я просто был эгоистичным и лицемерным, как и Ариадна? Не знаю.
Руперт замолчал, уставившись на свои морщинистые руки.
– Так на чем я остановился?