Руперт дал мне денег на дорогу. Он был расстроен моим уходом. Несмотря на все слова о желании быть подальше от людей, на самом деле он тянулся к человеческому обществу изо всех сил.
– Спасибо вам, Саймон, за то, что выслушали старика. Мне всегда становится легче, когда получается излить кому-нибудь душу. Если будет время, приезжайте еще. Посидим, поговорим, и я снова напою вас чаем.
– Обязательно, Руперт. Как только разберусь со своими насущными проблемами, сразу приеду в гости. Если бы не вы, то не знаю, что бы я сейчас делал один на этом вокзале, да еще и без денег. Но я прошу вас: не думайте, что ваша жизнь закончилась. Вы можете еще многое исправить!
На это Руперт ничего не ответил, а только улыбнулся. Я пожал ему руку и, накинув капюшон, побрел прочь с вокзала, чтобы поймать машину. Какая все-таки теплая и в то же время грустная встреча у меня получилась.
Я шел по пустынным улицам, по которым лились потоки воды. Не было ни единого намека на то, что в этом городе-призраке живут люди. Но вдруг вдали появился свет фар, и я отчаянно начал махать руками, чтобы привлечь к себе внимание. К счастью, автомобиль остановился, и водитель согласился подвезти меня – правда, за немалую плату. Вот ведь люди! Знают, что нет другой возможности выбраться с окраины города под дождем, и заламывают такие цены. Все это человеческая алчность и желание наживы, от которых стоило бы избавиться.
Я не обмолвился с водителем ни словом – еще бы за такие деньги я начал с ним говорить! Лишь смотрел в окно и вспоминал все, что успел прочитать в дневнике Майкла, отчаянно пытаясь найти ответ на мучившие меня вопросы. Когда мы подъехали к дому Волкова, я просто положил деньги на сиденье и молча вышел из машины.
Мне повезло, Владимир оказался дома. Когда он открыл дверь и увидел на пороге своего свихнувшегося друга, его удивление было неподдельным.
– Саймон, что ты тут делаешь? То есть как? То есть откуда?
– Это очень длинная и безумная история, в которой я сам не могу разобраться. Можно войти? – Хоть я немного и обсох в машине, мой внешний вид был довольно жалким.
– Входи. Я сейчас найду тебе одежду. Ты что, сбежал? – предположил Волков.
– Нет. Меня выписали. Если это можно так назвать.
– Я вчера звонил Гюнстеру, но не застал его на месте.
– Потому что он уже достаточно давно со своим отцом в Латинской Америке.
– Ты сам понимаешь, что говоришь? – Волков замер.
– Прекрасно понимаю. Ты даже не представляешь насколько. Сейчас переоденусь, согреюсь и расскажу тебе все, что знаю.
Неумолимое движение
Волков налил мне большую чашку крепкого чая и дал сухую одежду. После всего, что мне пришлось пережить, было так приятно оказаться в тепле рядом с близким человеком. Пес Владимира с первой минуты не отходил от меня ни на шаг, а когда я сел в кресло, укрывшись шерстяным пледом, лег возле моих ног. Все-таки я очень люблю животных за их искренность, доброту и нежность. Странно, что Волков ничего не рассказывал о Клифе.
Сам Владимир расположился напротив и молча ждал, когда я поведаю ему о своих, скажем так, приключениях. С чего же начать? С момента, как я очнулся в психушке, – слишком поздно; как увидел Кетрин – тоже поздновато. Рассказ нужно начинать с переезда в новый город, ведь именно здесь и была отправная точка всех дальнейших событий. Конечно, были одна или две спокойные недели, но потом событие за событием начала выстраиваться история, приведшая меня в квартиру Владимира Волкова.
Я принялся за рассказ, стараясь не пропустить ничего. Я вспоминал все мелочи, пусть даже самые незначительные, поскольку порой истина скрывается в мелочах. Пересказывал разговоры с Антонио, Марией, пациентами, старушкой Лилит, девушкой по имени Лилия, которая была жестоко убита, и многие-многие другие. Мне необходимо было выговориться, я больше не мог держать все внутри себя. Я вслушивался в каждое слово, что произносили мои уста, и понимал: история звучит как рассказ шизофреника, прикованного к кровати в психиатрической лечебнице, но убежденного в реальности созданного им мира. Честно говоря, я бы даже не удивился, если бы все так и оказалось, но дело в том, что слова были правдивы от начала и до конца, включая рассказ об ожившем мертвеце по имени Чарльз Берингем, Кетрин с перерезанным горлом, Мартине Истмене и Незнакомце в его квартире, который впоследствии прикидывался Оливером Гюнстером. Это было реально и бессмысленно одновременно. Любой нормальный человек, услышав подобный бред, должен был бы как минимум потерять интерес к своему собеседнику, а как максимум – вызвать бригаду в белых халатах. Единственный, в ком я сейчас был уверен, – это Волков. Я мог на него полностью положиться, поэтому, не боясь, говорил обо всем. К концу я перешел к Уильяму Ларсену, который стал для меня близким другом и помог пережить больничное время, и медсестре Амелии, предавшей и свои взгляды, и нас с Уильямом, а затем дело дошло и до самого Гюнстера. Волков все так же сидел напротив и курил, глядя в окно на дождь. Он слушал очень внимательно, переспрашивая, задавая уточняющие вопросы, и напряженно думал.
Сейчас я очень сожалел о том, что не пришел к нему намного раньше, когда сделал себе второй укол морфия, но, с другой стороны, может быть, всему этому было суждено произойти. Не зря же Незнакомец сказал, что позволил врачам так поступить с Уильямом ради меня. Что он имел в виду? Эта ситуация озлобила меня и сделала более жестоким. Я больше не хотел верить словам, потому что знал, что за ними скрывается ложь. Даже мысли могут быть лживы – о человеке говорят лишь его поступки.