– Я знаю. Прости, но я не могу тебе этого позволить.
– А как же мой сын?
– Неужели ты думаешь, что Мария сама не справится? Ей помогут твои друзья. Ведь они такие хорошие люди.
– Но я не увижу его…
– Ты уже видел его, Саймон.
– Видел…
– Теперь ты понимаешь, почему погибли Чарльз, Лилия, Кетрин?
– Да. Можешь не объяснять в подробностях.
– Как скажешь. Весть о трагедии в доме для душевнобольных власти пока держат в тайне, но я хочу, чтобы ты знал: те, кто мучил пациентов и издевался над ними, мертвы.
– Как? А Амелия? Она ведь не была одной из них!
– Амелия жива. Произошедшее послужит для нее хорошим уроком, и она совершит немало добрых дел, но всегда будет помнить, что ты не простил ее. И в глубине души она будет тебе благодарна за это ничуть не меньше, чем благодарен тебе Уильям Ларсен.
– А мой отец и Марти? Они правда были у меня?
– Правда, – еле заметно кивнул Незнакомец.
Я зажмурился и попытался мысленно перенестись в самое лучшее место на свете. Моя комната в доме тети Ребекки. Холодное лето тысяча девятьсот тридцать девятого года. Я помню его, как будто оно было только вчера. Рядом со мной лежит Марти с перебинтованной лапой, а я читаю какую-то толстую книгу о приключениях. Осенний ветер ударил меня по лицу, и я вернулся назад. Открыл глаза. Все та же крыша, и Незнакомец на самом краю. Был ли я когда-нибудь в жизни по-настоящему счастлив? Как ребенок – да. Но начиная с того дня, когда я решил, что вырос и стал мужчиной… Нет. В этом виноват я сам.
– Саймон, счастье – это то, что ты считаешь счастьем. У него нет правил, границ и цены.
– Ты знаешь, о чем я думал?
– Я слышал каждое твое слово. Не думай, что я читал твои мысли, просто ты говорил вслух.
– Наверное, я все-таки спятил.
– Нет, мой друг. Ты абсолютно здоров. У тебя есть еще один вопрос, который не давал тебе покоя долгое время. Ты искал ответ, но найти его не мог. Я могу помочь тебе с этим.
– Это уже не имеет никакого значения.