Вадбольский 3

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вверх, — сказал я ей мысленно, а то снизилась слишком уж, кто-то может наткнуться, заикой станет, если ударится о нечто невидимое, но твердое.

Красавец в дорогом костюме широко улыбнулся, зубы тоже дорогие, белые и ровные, неспешно пошёл в мою сторону. В самом деле красивый, мелькнула мысль, такие женщинам нравятся. Крупное волевое лицо, широкая челюсть с ямочкой на подбородке, по-военному коротко подстриженные волосы.

А кольца и перстни, хоть и красивые и дорогие, но, думаю, служат ещё и некими амулетами.

— Вижу, — сказал он раскатистым красивым баритоном, — вы всегда начеку?

Я отмахнулся.

— Да пустяки, обычная предосторожность. Хотя стрелки у меня отменные. Двое держат вас на прицеле, остальные ваших спутников. Всё привычно, всё по уставу.

Всё же он, несмотря на беспечный вид, напрягся, улыбка чуть померкла, но голос держал таким же приветливым и приподнятым:

— Барон Дмитрий Иванович Гендриков из старшей ветви рода Гендриковых! Ваш сосед, услышал о новом владельце, поспешил засвидетельствовать своё почтение!

Не очень-то и спешил, пронеслось у меня в голове, двое суток собирал сведения и выстраивал линию, как ко мне относиться, и где можно нажать, иначе как жить, мы же в России, а не «Утопии» Томаса Мора?

— Барон Юрий Васильевич Вадбольский, — назвался я. — Прошу в дом. Кофе ещё не завезли, но вина пока достаточно.

Не дожидаясь ответа, сделал приглашающий жест в сторону входа в особняк. Он кивнул, мы с ним начали подниматься по ступенькам, за ним двинулись трое из сидевших с ним в авто.

Василий и Тадэуш синхронно сдвинулись, преграждая им дорогу скрещенными винтовками. Троица остановилась, один крикнул вслед хозяину:

— Ваше сиятельство!

Граф оглянулся, его взгляд остановился на скрещенных штыках.

— Любопытно, — протянул он. — Штык с кольцом?.. И можно, не снимая, даже стрелять?

— Проверять не советую, — ответил я сухо. — У меня прекрасные стрелки.

Он кивнул, крикнул телохранителям:

— Ждите у машин!

Я провел его в ближайшую из комнат на первом этаже, где сохранился обшарпанный стол и два полуразвалившихся кресла с содранной обивкой.

— Прошу вас, граф, — сказал я.