Я дернулся, попытался вспомнить и воспроизвести всё, что делал, что думал, и каким пальцем шевелил, ещё час убил, но на этот раз воздух снова колыхнулся и даже на какое-то время сложился волнами, и я это состояние успел уловить и запечатлеть. Ну, понятно, зеттафлопник сумел уловить и запечатлеть, но он часть меня, как остальные двадцать три кости черепа, а он — двадцать четвёртая, да и расположен между теменными костями и лобной, прямо по венечному шву.
С бешено стучащим от волнения сердцем, я вошел в прежнее состояние, напрягся, и воздух послушно уплотнился, волны стали выше, но не такие пологие, теперь с заострёнными гребнями.
Я всё ещё смотрел сквозь них, но это как будто сквозь воду, чистую и прозрачную, но воду. Задержав дыхание, вытянул руку и попытался коснуться…
Эх, лучше бы не делал так, всё рассыпалось, воздух стал прежним.
— Так, — сказал я себе, — сегодня обойдусь без такой пещерной дикости, как сон…
Ещё сделал несколько попыток, все удачные, спасибо зеттафлопник, всё запомнил и подсказывает, как держаться в нужном состоянии и в нужных параметрах, однако стрелять воздушными копьями или хотя бы иглами не получалось, а как щит тоже вряд ли сработает, лопается эта иллюзия ещё легче, как воздушный шарик.
Кстати, я отрекомендовался тогда суфражисткам, как маг иллюзий. Может быть, из этого воздуха можно лепить хотя бы их?
Сначала, оказывается, нужно научиться чувствовать скопление магии в теле, и уже тогда мысленно направлять её либо в сторону из тела, либо сперва формировать шарик света или огня, а то и ещё чего, кто что умеет, а потом швыряться, ну, как снежком.
С помощью контроля зеттафлопника с каждой попыткой получалось всё лучше и лучше, но как-то не тянет создавать файерболы и бросаться ими, как дурак. Кстати, эти файерболы у меня с лесной орех, даже ожога не оставят.
Почему-то больше всего нравится создавать из сгущенного воздуха некие образы, фигуры, пусть и полупрозрачные, но это интереснее, это уже творчество, выдумка, просторное поле для разгула фантазии.
Глава 11
На Сюзанну Дроссельмейер у меня далекие и серьёзные планы, всё время вспоминаю, как её отец назвал её гениальным финансистом, потому только сел за стол в уже своем кабинете, тут же написал:
«Ваше сиятельство, вы поклялись, что как только у меня появится имение, приедете немедленно, чтобы потыкать меня мордой в наглую брехню. Так вот имение у меня уже есть. Приглашаю!.. И ещё есть дом на Невском проспекте, дом девяносто шесть. Можете приехать сперва сюда, это ближе. Можете взять подруг-суфражисток, если трусливое буржуазное воспитание не позволяет приехать одной».
— Сюзанне Дроссельмейер, — сказал я посыльному. — Лично в руки!.. Если такое не позволят, то можно и её отцу. Но лучше ей. Вернись с ответом, получишь вдвое больше.
Он поклонился и бегом бросился к коляске. Я вернулся в кабинет, кое-как разобрался с камином, сейчас поворошил толстой кочергой с витой ручкой покрытые серым пеплом угли. Открылась зловеще красивая россыпь багровых углей, плотная берёза даёт хорошие угли, что долго сохраняют жар.
Недавно мечтал, что неплохо бы прикупить хоть маленький домик в городе, даже деньги начал собирать, уже перестал страшиться, что будет нечем платить за то или за это. Одними тварями из Щелей мог поддерживать бюджет на этом уровне, хотя на таком далеко не уедешь.
А тут сразу такое щасте. Можно всё бросить и успокоиться. Легко! Но кто тогда будет обустраивать Россию, поднимать промышленность?.. А вдруг удастся создать интернет на полста лет раньше, и базу на Луне построить не в конце двадцать первого века, а в самом начале?
Посыльный принес письмо, в нём Сюзанна благодарит за приглашение и сообщает, что завтра к обеду прибудут смотреть моё новое жилище: Глориана, Иоланта, Анна и она.
Клюнуло, подумалось довольно. Главное, Сюзанна, а вот что и Глориана — удивительно, хотя и объяснимо. Я всё думал, не переборщил ли с бакуллюмом и баубеллюмом, такие шутки хороши для моего времени, а в это чопорное время может показаться весьма так это в духе поручика Ржевского, а то и покруче.
К счастью, я говорил наедине, никто из курсантов или курсисток не слышал, а уж у кого Глориана расспрашивала у себя дома, это останется её тайной.