Анна нагнулась к столу и прошептала тихо:
— Что… это?
— «Травиата», — пояснил я. — Разве в России ещё не поставили эту чудную оперу? А в Венеции и Париже с ума сходят, у дам мокрые платочки…
И трусики, хотел добавить, но вспомнил, что трусики изобретут только в двадцатом веке. Дроссельмейер строго шикнула, и мы умолкли, как мыши. Хор звучит мощно, наш шёпот не заглушает ни слова, ни музыку, но кому-то кажется святотатственно ещё и шептаться, а не застыть в благоговении, когда звучит такое, такое!
Хор весело и мощно ревет «Застольную» на французском, но для моих суфражисток он такой же родной, как и русский, если не больше, слушают и смотрят, растопырив глаза и раскрыв рты, я подвигал задом, не зная как сказать, что на столе всё остывает, хотя там пока только приличная горка мороженого.
Вообще-то, подумал я примирительно, в мире нет оперного театра, где не исполняли бы «Травиату». У всех лучших певиц есть партия Виолетты. К тому же «Травиата» похожа на один непрерывный двухчасовой шлягер: арии из неё стали хитами практически сразу после премьеры, и даже в век цифровых технологий звучат, ещё как звучат!
Не забывая, что слуг у меня всё ещё нет, я поймал взглядом заглядывающую в приоткрытую дверь Марчеллу, сделал ей знак, что пора подавать на стол.
Она, одетая в скромный наряд горничной, внесла на большом подносе горку горячих, только из печи, сдобных пирожков, а вторым заходом ещё и ведерко мороженного, это к тому, что уже на столе.
Хор умолк, действо исчезло, стена стала снова стеной, я сказал с облегчением:
— Фух, наконец-то закончилось. Дорогие гости, извините, что без титулов, а то до вечера буду перечислять, отведайте пирожки и мороженое. У меня больше ничего нет, вы же знаете, я бедный, несчастный и безземельный… Ну, вообще-то земля уже появилась, хотя что за земля, даже меньше Франции…
На меня смотрели, как на врага, как можно радоваться, что такое волшебное представление кончилось, только Иоланта обратила внимание на скромную горничную, что переставила чашу с мороженым в центр стола, забрала поднос и хотела удалиться.
— Постой-ка, девочка, — произнесла она задумчиво, — Где я тебя видела?
Остальные суфражистки посмотрели с недоумением, а Марчелла присела, отыгрывая роль скромнейшей из прислуги, сказала тихим застенчивым голоском:
— На балу у князя Раевского. Вы тогда танцевали с виконтом Гастоном де Леторьером, а я с принцем Карлом Эдуардом Людовиком. Мы с вами задели друг друга локтями, прошу прощения.
Глаза Иоланты расширились, потом резко сузились:
— Карл Эдуард Людовик Иоанн Сильвестр Мария Казимир Стюарт? Красавчик принц Чарли?.. Вот уж наглая скотина!
Марчелла ответила, смиренно опустив глазки.
— Вы правы. Я дала ему пощёчину, когда он отпустил непристойную шутку насчёт моих слишком закрытых персей…
Иоланта не успела слова сказать, как Глориана наконец-то заметила тихую служанку и грозно потребовала:
— Вы графиня?..