— Я так не думаю, Павел. Но спорить, если честно, не хочу. Ты спросил — я ответила.
— А я бы хотел, чтобы ты поспорила. Ты частенько подстраиваешься, гибкая. В постели это хорошо, в жизни нет.
— Как это мы так быстро к постели перешли? — я лукаво гляжу на мужчину, снова делая жадный глоток.
Он явно пытается меня спровоцировать.
— Твои голые ступни навеяли мысль о постели, — он наклоняется корпусом в мою сторону и улыбается.
— Фетишист?
— Готова потратить свой второй вопрос на это? — мужчина откровенно издевается.
— Нет, Павел, мне неинтересно. Просто ты говорил, что я не в твоем вкусе.
Не знаю почему, но мне не дает это покоя. Либо действительно алкоголь в голову ударил, либо просто задетая самооценка.
— Ничего не изменилось. Все еще не в моем вкусе.
— Отлично. В таком случае, я продолжу. Как ты оказался в детдоме?
Брови мужчины сразу хмурятся. Заметно, что вопрос ему не нравится и отвечать он на него не хочет. Но правила есть правила.
— Я сын проститутки, она залетела от какого-то сутенера, который потрахивал ее между клиентами. Говорят, что любила его, хотела ребенком привязать. То есть мной. А когда дело дошло до родов, то никому она ненужной оказалась. И я оказался на том же дне. До четырех лет я жил с ней и мотался по всяким борделям, а потом она отдала меня в детдом. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец.
Не знаю почему, но мое сердце обливается болью за маленького мальчика. Он рос с самого начала в жестоком мире. А я — в тепле, заботе и любви до детдома. Он не знает, что такое любовь, а я знала всегда. Поэтому наши миры никогда не пересекались, даже в детском доме мы были под одной крышей, но абсолютно в разных мирах.
В уголках глаз начинает скапливаться влага, и слезы вот-вот готовы пуститься вниз по щекам. От мужчины это не утаить.
— Ты собралась реветь? Жалеешь меня? Не смей, — я чувствую, как внутри него назревает злость.
— Нет, конечно нет. Просто меня это тронуло. Ты через многое прошел.
Он отворачивается в сторону и молчит.
— У тебя оба родителя есть? — Павел резко задает вопрос, заставая меня врасплох.
— Да, конечно. А почему ты спрашиваешь?