— Ё-ё, а ты можешь мне вколоть то успокоительное, которое дал в кабинете ректора? — спросила, призывая на помощь все свое самообладание.
Я, конечно, уже научилась нормально реагировать на Монику, если она находится неподалеку, но когда она вот так — совсем рядом…
— Не могу, — послышалось особенно глухо.
— Почему?! — с истеричными нотками в голосе вопросила я, не сводя глаз с горбика под одеялом, но в ответ услышала только непонятное кряхтение. — Ё-ё?! — уже по-настоящему забеспокоилась я.
В голову полезли совсем уж дикие мысли. А вдруг там не Моника, а чужая крыса, которая сейчас душит моего милого беззащитного ежика? Но тут горбик дрогнул, разделился на два, и из-под одеяла на пол спрыгнула Моника. Она застыла, уставившись на меня испуганными глазами-бусинами, и замерла.
Я сглотнула, мысленно содрогнувшись, и титаническим усилием воли взяла себя в руки.
— Привет, Моника.
«Привет», — отмерла она и мысленно облегченно выдохнула. После чего отбежала и забралась на стул, стоявший в углу моей небольшой палаты.
— Ё-ё, вылезай, — позвала я друга, видя, что он продолжает сидеть под одеялом.
Но еж только еще активнее завозился на месте.
«Он стесняется», — сдала друга крыска, используя мыслеречь так, что мы оба ее слышали.
После этого замечания Ё-ё запыхтел особенно яростно, все-таки показал свой нос из-под одела и насупленно посмотрел на меня и Монику.
— Я не стесняюсь. Я… сохраняю свое ежиное достоинство.
— Что сохраняешь? — не поняла я.
— Достоинство, — с нажимом повторил он.
— Какое?
Раньше таких заскоков у друга не было. Он всегда был гордым ежом, но никогда ничего не сохранял под одеялом. Тем более моим.
— Ежиное, — процедил Ё-ё, недовольный моей непонятливостью.
Я округлившимися глазами посмотрела на Монику, не понимая, что он имел в виду. Крыса закатила глаза и ответила за него:
«Да лысый он. Все иголки в паучиху выпустил, а новые еще не отросли. Вот он и стесняется».