И вот теперь, с утречка, под серыми свинцовыми тучами, мокрым снегом, сыплющимся будто из прохудившегося мешка Деда Мороза в новогоднюю ночь, я вместе с семьей, советниками и множеством сановников разной степени причастности к власти, стоим среди тысяч людей. Все мы смотрим в одну точку – на четырнадцать эшафотов с деревянной балкой и петлей на конце. Пока они еще пусты, но уже скоро на виселицах окажутся те, кто в этой жизни преступил черту дозволенного.
Ждали недолго – минут двадцать, вдалеке показалась процессия из телег и усиленной охраны в лице преображенцев и семеновцев. На сей раз им была задача не атаковать, захватывать врага, наоборот – защищать, аккурат до момента исполнения приговора. И к слову сказать, выполнить ее было архисложно – разъяренный люд, услышавший от глашатаев обвинения наемникам, озверел и силился растерзать ублюдков собственными руками. Толпа напирала на телеги со всех сторон, но гвардейцы держались, отгоняя самых ретивых прикладами фузей.
Но вот наконец первая телега остановилась у дальней виселицы, и следом за ней тормознули остальные. Приговоренных повели на эшафот.
Лица у них были разбиты, синева расползлась едва ли не до шеи, а губы превратились в огромные оладьи, почти у всех половины зубов не было.
– Твои каты, Федор Юрьевич, постарались на славу! – усмехнулся я.
И ведь не садист, не извращенец какой, а вот вид наемников радовал, наверное, это из-за того, что уже не люди предо мной? Вижу я зверей в людском обличье, и казнить буду их, ничего общего с родом человеческим не имеющих.
– Мои мужи свое тягло несут, как и положено, – оскалился хоть и старый, но матерый медведь. Даром, что у него единственного вместо министерства али служба просто – Берлога.
– Государь, а нужно ли было дитяток вести на казнь? – в сотый раз за это утро спросила Юля.
Я, конечно, понимаю, что женщина есть женщина и материнский инстинкт – это святое, но какого хрена в воспитание лезет?! Мое раздражение только великим чудом не выплеснулось наружу, и самое паршивое – объяснял все, едва ли не на пальцах показывал, ан нет – без толку. Одно слово – баба.
Жена ждала моего ответа, но вместо него я лишь подхватил Ярослава и посадил его себе на плечо, чтоб лучше видел, а на Ивана указал глазами Нарушкину, командир лейб-гвардии все понял и последовал моему примеру, разве что усадил ребенка не на плечо, а на шею.
Боковым зрением увидел, как Юля опустила взгляд долу, с ее щеки скатилась одинокая слеза…
Что ж, ей не понять. Да и вправе ли я желать этого от женщины?
Однако сыновей портить не дам! Пусть смотрят и запоминают, как должно поступать со зверьми с людской личиной. Ванька-то еще мал, четвертый год идет, а вот Ярик уже взрослый, понимает многое, поэтому, когда каты накинули на головы преступников холщовые мешки и бросили сверху пеньковую петлю, тут же спросил:
– Батюшка, а зачем им веревка?
В такие моменты нужно отвечать максимально искренне и правдиво, да так, чтобы ребенок это почувствовал и даже тени сомнения не осталось.
– Понимаешь, Ярослав, каждый человек должен прежде любого своего поступка подумать и принять его сердцем. И вот когда человек совершает зло с чистым сердцем, без тени сомнения, без боли и страха за бессмертную душу свою, вот тогда он уже не человек.
Я понимаю, что для ребенка это сложно, непонятно, но вот Ярослав смотрит на меня слишком уж задумчиво и спустя пару секунд задает закономерный вопрос:
– А кто тогда?
– Лютый зверь, в котором только личина людская, а остальное бесовское, – нехотя поясняю ему и слышу, как рядом всхлипывает Юля. Ей мои методики точно не по нраву, но сейчас, слава богу, не эпоха феминизма, женщины именно там, где и должны быть – дома, в заботах о семье, хозяйстве и здоровье.
– А веревка-то зачем? – спросило дитя, так и не получившее внятного ответа.
ebooksa