– Вот если бы ты еще и думал, что читаешь, то мне не пришлось бы объяснять прописных истин. Сам, надеюсь, поймешь. А теперь, предлагаю помолчать – нам предстоит послушать сэра Клайда Джеффериса.
Сопровождающие нас охранители замерли рядом с невзрачной деревянной дверью, над которой чадили две лампы. Роскошь по-своему. Ведь на протяжении всего пути по подземелью их явно не хватило.
Массивная створка отворилась, и перед нами открылась картина большого помещения с низким потолком. На нас накатила волна удушающей смеси паленого, затхлого и немытого тела – воздуха. В глазах на пару секунд потемнело…
– Это ж покрепче химических миазмов!
– Вот, Дима, что значит летать в облаках изобретательства, – мягко пожурил я Колпака.
Правда у меня самого, пусть даже и бывавшего не единожды в подземельях Кремля, обоняние пробило до рези в глазах.
– Государь.
Находящиеся в комнате люди дружно поклонились. Всего три человека. Зато какие!
Первый – сам князь-кесарь, вельми раздобревший и страдающий отдышкой дед, в глазах которого будто поселился вечный холод. Все, кто встречается с ним взглядом, мгновенно отводят глаза. Да чего уж говорить, если даже мне жутковато: а ведь уж кому-кому, а мне Федор Юрьевич будет желать зла в последнюю очередь, однако все равно… зябко. Сейчас князь-кесарь стоял рядом с массивным креслом, на котором еще секунду назад сидел, видать, взирал на допрос.
Вторым в пыточной был боярин Семен Толбузин – писарь при князе-кесаре, а кроме того, верный поверенный в делах всесильного главы Имперской службы безопасности. Хоть лет ему всего ничего – тридцать один, для такой должности, но насколько мне известно, справляется Семен на отлично. Впрочем, другого бы Ромодановский при себе не держал.
Ну и последним замер, так и не разогнувшись, мастер Иван Трубач. И «Трубач» – не фамилия, а прозвище. Я, к примеру, его даже не слыхивал, а Федор Юрьевич лишь улыбается, но не говорит. Прозвище появилось от заслуг опытного ката – у него говорят
– Узнали что-нибудь новенькое?
– Все, что велено, доложил, песий сын, – улыбнулся Трубач.
Меня слегка передернуло, впрочем, не слишком заметно.
– Ну, так пусть повторит, а то сухие строки в отчете не такие эмоциональные. Да и пару-тройку вопросов задать не помешает.
Жаровня тихо потрескивала, угли отбрасывали алые блики на темные стены ниши. И вроде светло здесь, но вот именно там, где стояла жаровня, да и прочий скарб ката, висела мистическая полутьма.
– Поведай-ка нам, сэр Клайд, как в твоем доме людишки подлые собирались, да о чем речи вели, – по-доброму, будто родного человека, попросил Иван. Аккуратно так поднимая к лицу посла раскаленную иглу.
Джефферис, растянутый на колесе, нервно сглотнул и заозирался по сторонам, по его лицу катились крупные градины, вокруг тела висел едкий запах пота, казалось, еще чуть-чуть и тело англичанина даст слабину. Однако Клайд, несмотря на пару дней бесед с Трубачом, был не сломлен. Впрочем, мастер пыточных дел особо на него не налегал – сейчас важно узнать как можно больше, чтоб предъявить всем противникам максимальный счет.
– Государь, помилуй, Христом Богом прошу! – взмолился посол.
И проникновенно так, вкладывая всю душу в каждый слог. Вот только меня не проняло – до сих пор перед глазами раненая Юля. Такое не прощают.