На лейтенанта наседал розовощекий крепыш с пышной курчавой бородой. На славянина он походил мало, в нем явно чувствовалась нурманская кровь, слишком уж яростно горели его глаза. Того и гляди рыкнет зверем, заволочет глаза алая пелена и кинется на своих же соратников.
– Трепись аки баба у колодца, авось поумнеешь, – выплюнул Скорбышев. Лихо закрутил саблю и на обманку поймал противника: полоснул клинком по левому бицепсу. Рана не критичная, но кровавая и неудобная. Если б бой шел один в один, то лейтенанту не составило труда выиграть, тем более что классом и мастерством он превосходил врага. Вот только сражался раненый Скорбышев против трех разом, да и то эти не последние – наверняка еще подельники есть. Атаковали Кремль ну никак не меньше полсотни ворогов.
Между тем императрица вместе с наследниками искала способ вырваться из ловушки, но никак не могла придумать чего-нибудь стоящего. Идеи крутились одна бредовей другой.
Вон и шум за хлипковатой дверью стих…
– Открывай, твое величество! – не сдерживая злобы, приказал командир напавших и чуть тише добавил: – Ух, сучий потрох все же достал меня. По-хорошему прошу, а не то по кругу пустим, не поглядим на твое положение… Ну, не хочешь по-доброму, будет по-плохому. Ребятушки, ломайте!
Стоило Ярому ворваться в толпу восставших, как с меня окончательно слетел налет гуманности. Жажда уничтожить гниль, что подвергла опасности моих близких, заволокла взор кровавой пеленой. Мир погрузился в красную полутьму, рассеять которую не смог бы, наверное, и божественный свет.
Клинок с рукой жили отдельно от меня: рубили, кололи – прокладывали дорогу к распахнутым воротам Кремля. С боков и позади бились гвардейцы, Нарушкин вовсе умудрился вырваться вперед вместе с пятеркой наиболее умелых рубак, оставляя за собой кровавую просеку.
Боевые кони били бунтовщиков не менее люто, чем люди. Уж Ярый это доказал точно. От копыт моего боевого товарища полегло не меньше дюжины ублюдков, и это только те, кого я заметил боковым зрением.
Странное дело, но хоть тело распирал адреналин, кровь кипела и требовала буйства, да и пелена никуда не делась, но в какой-то момент почувствовал, словно мое второе «Я» отстранилось от бойни. И будто бы тело превратилось в механизм, научившийся отлично биться, но никак не чувствовать.
Минута потребовалось нам, чтобы добраться до ворот. Еще пара секунд – вырубить хлипкий заслон из бородатых, немытых бомжеватых мужиков, державших остроги и стрелецкие бердыши. Как только пищали не додумались приволочь?
Хотя нет, вон валяются парочка, видимо не до перезарядки им сейчас.
– Руби!
– На женскую половину, все на женскую половину!
– Бейтесь, ублюдки, иначе ваши потроха скормлю крысам!
Ор стоял такой, что впору беруши вставлять. И стихать он точно не думал. Бунтовщики частью побежали, частью продолжали биться, но таяли быстрее ложки меда в кипятке. Однако главного мы еще не добились – найти императрицу с детьми не получалось.
– Быстрее, государь, они ворвались в опочивальню императрицы!
Окидываю взглядом окна на третьем пролете и с ужасом понимаю, что времени осталось с гулькин хрен или того меньше…
– Делайте что угодно, но только спасите, – рычу в ответ, срываясь с места.
Вот только впереди уже несутся, будто табун коней, преданные телохранители, они мимоходом оттеснили часть гвардейцев-семеновцев, попавших в Кремль вместе с нами. И ведь понимаю – не виноваты они в случившейся трагедии – разумом знаю, а сердце не принимает, отказывается доверять полностью. Посему и чувствую себя спокойней в окружении нарушкинских бойцов: верных, опытных и надежных как гранитная скала.
В коридорах на каждом углу попадались мертвые тела врагов, кое-где изрешеченные пулями или порубленные десятком клинков защитники. Видно, что оборонялись, не жалея ни себя, ни тем более противника. Но силы заведомо оказались неравны…