– Встать, свиньи! Ишь разлеглись…
Слушать словоохотливого и щедрого на зуботычины констебля Александр не хотел, но пара затрещин переменили позицию дворянина, да и пример Брюса, стойко переносящего унижение, воодушевлял надворного советника.
– Терпи, Саша, и ничего не говори, эти красномундирники любят над человеком издеваться, – прошипел сквозь зубы Яков Баскакову, как только встал на ноги.
В Англии как таковой не было ни одной службы правопорядка, единственными хранителями спокойствия считались сторожа – ветераны, списанные из армии и нанимающиеся охранять разные объекты. Но в силу старости лет или увечности они не могли угнаться за молодыми преступниками, поэтому разгул преступности в крупных городах страны стал настоящим бичом, сравнимым с чумой прошлых веков.
– Но как так, граф? Ведь мы русские подданные, сиречь послы… тайные, – запнувшись, добавил Александр.
– Молодежь и чему вас жизнь учит? – хмыкнул Брюс, глядя на то, как солдаты перетрясают клановых глав. – Вспомни-ка о первом после русском – Матвееве? Сколько годков прошло с тех пор, как он в застенках за долги побывал? А-а-а, не помнишь, но тебе это простительно. Считай, десять лет минуло.
– Молчать! Ты, шотландская рожа, нормальной речи не понимаешь? – по ребрам Якова скользнул приклад мушкета одного из солдат, но и это хватило для того, чтобы немолодой генерал упал на колено и болезненно сморщился.
– Ты, сука, что делаешь?! – не выдержал Александр, замахиваясь для удара, в сутолоке внимание солдат ослабло, но не совсем. Ударить красномундирника надворный советник не успел, ему в лоб кулаком ударил стоящий рядом конвоир и для острастки добавил хуком справа, окончательно вырубая Баскакова.
Саша не видел, как Якова и остальных волокут к дверям, где стояла крытая решетчатая телега, та, на которой перевозят опасных душегубов и прочую мерзость. Сколько провалялся без сознания, Александр не знал, но, пробудившись понял, что на дворе еще день, правда не солнечный. Мрачный небосвод и редкие лучи света кое-как пробивались к земле, да и то по большей части задерживались на крышах домов и нищенских лачуг. Посмотрев по сторонам, советник заметил, что лежит в камере: холодной, сырой с небольшим оконцем-бойницей наверху, заботливо перекрытым толстыми железными прутьями.
Антураж до боли знакомо напоминал родную «холодную», разве что коломенская была больше и опрятнее, чувствовалась, что ремесленники-изуверы относились к работе с должным почтением и старанием. Пробудившись окончательно, Александр почувствовал сильное головокружение, остатки обеда с легкостью вышли наружу, во рту остался неприятный горьковатый привкус рвоты. Кое-как вытерев губы рукавом кафтана, советник заметил, что он не сильно уступает по чистоте лицу. Видимо тюремщики не шибко заботитесь о чистоте камер, вон на стенах виднеются заскорузлые рыжие пятна-разводы. И не поймешь сразу, то ли это игра воображения во мраке, то ли чья-то заботливая рука помогла фекалиям попасть туда.
Мутный взор Саши скользил по серым камням, и не мог понять, чего же не хватает в местной обстановке. Вроде и прелая годовалая солома есть, и дырявое ведро под нужник имеется, и даже треснутая деревянная плошка валяется в углу, и все же чего-то не хватало.
Вдруг по решетке, в нескольких метрах справа кто-то звонко ударил, да так, что не ожидавший подобного Александр подпрыгнул на месте и тут же согнулся в приступе очередного спазма. Вроде бы и нечем блевать, но организм продолжал выплевывать ядовитую мерзкую на вкус желчь. Живот и грудь словно прилипли к позвоночнику, а в ребрах как в часах громко стучало сердце, да так, что в ушах колотило не переставая.
– Сашка, ты живой? – тихо спросил знакомый голос.
– Живой, граф, только всё плывет перед глазами и мутно как-то, – едва не шёпотом ответил Баскаков, вставая с колен на ноги.
– Бывает такое, когда по голове хорошо получишь, вон под Азовом меня знатно приласкало, но ничего, жив-здоров, так что терпи, организм у тебя молодой, раны как на собаке должны зажить, не то что у меня, старика немощного.
– Это вы на себя наговариваете, – перебил Брюса Александр.
– Ничего подобного. Ты думаешь, я не сопротивлялся, потому что испугался?
– Нет, конечно, я так не думаю, – с пылом возразил советник в тщетной попытке удержать внутри давно опустевший желудок.
– Верю, Саша. Тебе я верю, но как бы то ни было для царских людей перво-наперво важно дело, а только потом уже нечто личное. Запомни. Государю важно узнать расклад в местных делах, война-то с Францией идет до сих пор, хотя они и пытались вести сепаратные переговоры, но видать, не получилось у них ничего.
– Граф, а нам можно об этом здесь говорить? – обеспокоенно шепнул Баскаков.