— Андрей. — коротко представляет предкам. — Мама — Елизавета Игоревна, и папа — Владимир Алексеевич. Крис ты уже знаешь. — недвусмысленно указывает глазами на разодранную кожу.
Создаю подобие улыбки и киваю ненормальной. Она корчит злобную гримасу, но я расчётливо игнорирую её присутствие. Пожимаю протянутую руку мужчины.
— Рад знакомству.
— Взаимно, Андрей. — улыбается он. — Рад, что хоть тебя этот дармоед слушает. — хлопает скривившегося сына по плечу.
Отпускаю его кисть и легко пожимаю тонкие аристократические пальцы его супруги.
— Рада, наконец, личному знакомству. Паша часто о тебе говорит.
— Не преувеличивай, мам. — вздымает голову к небу друг, глазами моля всех богов остановить её.
— Она не преувеличивает. Надеюсь, что после армии вы останетесь друзьями, а не потеряетесь, как многие до вас. Самая крепкая дружба зарождается в самые сложное времена. — весомо заверяет глава семейства. — Хоть один нормальный человек в окружении этого балбеса уже дорогого стоит.
Я максимально сдержанно улыбаюсь, чтобы не заржать от обречённого вида товарища, пока отец откровенно над ним стебётся. Вот только перехожу на новый этап дебилизма, зачем-то взглянув на мегеру. Она переоделась, но скромнее выглядеть не стала. Бледно-зелёное платье, если так можно назвать клок ткани, начинающийся чуть выше сосков и заканчивающийся, уверен, сразу за ягодицами, светится как паутина. Лифчик, можно было и не надеяться, так и не занял подобающее ему место. Только более плотная ткань в районе лифа и не даёт рассмотреть её тело во всех подробностях. Тяжело сглатываю, стараясь незаметно её изучить, но снова палюсь с потрохами. Она хватает из соусника ложку и ведёт языком по всей длине. Дойдя до края, засовывает её в рот и принимается с причмокиванием посасывать. Через силу отрываюсь от маковых губ, но тут же врезаюсь взглядом в янтарные, переполненные огненным злорадством глаза.
Су-у-ка…
Переключаю внимание на разговор Макеевых, но в ушах раздаётся такой громоподобный рёв заражённой похотью крови, что мне приходится до крови прикусить язык, отвлекаясь на боль. Сдавливаю пальцы, пока не чувствую, как в них расходится хрустом каждая кость.
С трудом, но мне всё же удаётся втянуться в тему и даже поддержать вежливую беседу, пока прислуга расставляет на столе тарелки с парящим супом. Запах пряных трав заполняет не только помещение, но и лёгкие. Теперь слюна собирается уже совсем по другой причине.
— Прошу за стол. — приглашает Елизавета Игоревна. Делаю всё, чтобы оказаться подальше от Фурии, но получается так, что занимаю место прямо напротив неё. Утыкаюсь глазами в тарелку, избегая даже мельком смотреть на разряженную стерву. — Это куччукко. — объясняет Пахина мама. — Заверяю, что это не просто съедобно, но и вкусно.
— Не бойся. — лыбится друг, втягивая носом аромат. — Мама никогда не подаёт еду, пока не проведёт эксперименты на кухарке, а та не себе во вред. Всегда следит за мамой.
— Так, Павел, цыц. — смеётся она, стукнув сына по руке. — Не выдавай меня. Сейчас напугаешь парня.
— Мне после армейской еды ничего не страшно. — поддерживаю смехом.
За столом царит лёгкая и семейная атмосфера. Почти как дома. Не думал, что элита Владивостока окажется такой… обычной и свободной в общении. Меня расспрашивают о семье, родном доме, Карелии. С удовольствием делюсь с ними подробностями жизни в Петрозаводске. Мне удаётся полностью расслабиться и даже забыть о присутствии гарпии, пока она не напоминает о себе язвительным:
— Фуф, не город, а село какое-то. Вот в Америке…
И начинает самозабвенно трещать и петь дифирамбы чужой стране так, словно это что-то неземное. Другая планета. Пытаюсь не слушать, но так как её никто не затыкает, сделать это нереально. Закидываю в рот ложку за ложкой, чтобы хоть немного приглушить звук её голоса и постоянное выдыхание "фуф".
Интересно, в постели она так же пыхтит? Будет смешно, если в процессе она не стонет, а фыркает, как озабоченный ёжик.