— Твою ж мать, Фурия… — в этой незаконченной фразе выдыхаю большую часть спектра разношёрстных эмоций вместе с добрым шматом души.
Не успеваю один пиздец переварить, как Царёва меня в новый окунает. Из крайности, блядь, в крайность. Скоро разорвёт на мясные ошмётки. Ну или, как минимум, психика не выдержит такого дичайшего диссонанса.
Подвисаю, не понимая, ни что сказать должен на такое откровенно-соблазнительное предложение, ни что сделать, ни как вообще реагировать.
Зарождается новый день. На горизонте уже появилась тонкая полоска света, но скоро утро окончательно прогонит тяжело давшуюся ночь, и наше время выйдет.
Смотрю на горящие возбуждением глаза. На окрашенные нежно-розовым скулы и щёки. На приоткрытые влажные губы. На подёрнутую пупырышками смуглую кожу. И понимаю, что не смогу так с ней. Если поднажать, то в город доберёмся быстро. Но оставшихся пары часов слишком мало, чтобы дать Кристине то, что она заслуживает. И дело не только в том, что быстрый перепих слишком грязное и даже отвратительное действо для двух любящих людей, занимающихся сексом в первый раз. Не способен вывернуть Крис наизнанку, а потом свалить в часть и потерять из виду на неопределённое время. Я хочу дать ей столько ласки, нежности, любви, чтобы было соизмеримо равно… Нет, превышая кошмар, который она пережила. Готов всю ночь истратить на прелюдию, исполнить каждый её каприз, прежде чем преступить последний барьер. Лучше загнусь от вожделения, чем воспользуюсь не самым подходящим моментом. В Крис сейчас кипят новоприобретённые чувства, возродившиеся из недр души эмоции. Она ищет им выход. Но это не он. Не в этом моменте.
Прижимаю ладонями бока, опуская Кристину на землю.
— Малышка. — выдавливаю несвойственно тихо и слабо. Успокаивающими движениями пальцев глажу раскрасневшиеся скулы. — Дело не в сексе. — голос звучит ещё ниже и глуше.
Блядь, как же я её хочу. Представить невозможно, что можно так сильно желать с кем-то физической близости. Как мне вообще удаётся отказываться?
— Я знаю. — едва уловимо качнув головой, улыбается Фурия. — Дело в доверии. — как по мановению волшебной палочки, даже из глаз улыбка уходит. — Я вдруг поняла, что доверяю тебе полностью. Не думала, что могу вот так. И… — замолкает, поднимает глаза к небу, где желтоватыми блеклыми вспышками догорают последние звёзды. Медленно переводит дыхание и возвращает взгляд к моему лицу. — Я люблю. — тихо, интимно, будто секретом делится. — Представляешь? Я могу любить. Думала, что уже никогда не смогу. Но тебя получилось. Это легко. Но и ужасно сложно. Запутанно так. — хихикает задорно, снова становясь взбалмошной девчонкой, что так крепко зацепила. Отходит на несколько шагов назад, раскидывает руки в стороны, будто хочет весь мир объять, кружится и кричит, надрывая горло: — Я умею любить!!! Умею любить!!! — звонкий, счастливый голос эхом ложится на прохладную землю. Искренний смех поражает своей чистотой и свободой. Поднимает на моём теле все волоски. Царевна останавливается, слегка покачиваясь, но вдруг срывается с места, запрыгивая на меня верхом. Ловлю под задницей, снизу вверх глядя на сияющее лицо. Она скрещивает ноги на пояснице, склоняясь ко мне, и кричит шёпотом: — Я умею любить тебя! Ты научил. Спасибо.
— Этому нельзя научить. — сиплю, не отрывая от неё глаз.
Никогда прежде не видел её такой открытой, не обременённой сотнями тайн. Её сердце медленно исцеляется. Затягиваются глубокие порезы. А моё… Оно поёт. Какую-то невыносимо лиричную мелодию выстукивает по внутренней части рёберной клетки.
— Только сама, да? — спрашивает шёпотом, задевая горячим дыханием губы и подбородок.
— Да, Манюнь.
— Тогда спасибо за терпение, нежность и за то, что смог полюбить меня.
— Глупо за это благодарить. — выталкиваю прохладно, отгораживаясь от того уровня близости, что неминуем, если сейчас не остановимся.
Расслабляя руки, даю намёк Кристинке, чтобы сползала с меня, но она крепче сдавливает бёдра и руки. Беззвучно простонав пару отборных нечленораздельных матов, обнимаю тонюсенькую талию. Её запах не просто пьянит. Он, мать вашу, дурманит, как неразбавленная белладонна. Член уже и забыл, что такое покой, когда она рядом. Да и на расстоянии вызывает определённые желания. Кровь раздувает орган так сильно, что ткань кажется орудием пыток.
— Поцелуй меня, Андрюш. — шелестом молит Царёва.
Именно молит. В глазах, в интонациях, в сбитом дыхании — везде непроизнесённая мольба.
Ей это надо. А я всегда буду давать ей необходимое. Задираю голову и встречаю сладкий яд её губ. Ненастойчиво глажу их языком и сминаю своими губами.
— По-настоящему, Андрюш. — ещё тише толкает.