— Андрюша… Андрюшка… — бессвязно сипит Фурия, трясущимися руками сжимая мою голову. — Если хочешь сделать то, о чём говорили… — даже грудь розовеет, что хорошо заметно в первых рассветных лучах. — Если правда хочешь… Не противно… Сделай…
— Не уверен, что тебе понравится. — высекаю с вымученной, сдавленной улыбкой.
Сука, я даже не уверен, что это мне понравится. Но решаю действовать на инстинктах.
— Тогда… Тогда… — задыхается и рвано стонет от моих касаний к чертовски чувствительной груди. — Тогда сделай со мной то, что хочешь. Я не остановлю… Нет уговора… Забудь о нём. Забудь…
На остатках самоконтроля не позволяю её словам пробить броню и снести мне башню окончательно. Фурия в своём возбуждении не понимает, что говорит и делает. Этот урок я уже выучил. Но, блядь… Понимаю ли я? Как далеко готов зайти, если она станет поощрять? Ма-а-ать…
Прерываю поток несвязной мозгодробящей речи яростным напором языка. Чуть грубее сдавливаю полушарие, поймав вибрацию удовольствия, пронёсшегося по девичьему телу.
Моя девочка-женщина. Храбрая трусишка. Нежная стерва. Ласковая тигрица. Такая разная.
Но любая любима. В очередной раз приходит осознание, что не смогу с ней расстаться, сколько бы сложностей не было в наших отношениях. Просто надо действовать мудро и осторожно, и тогда она откроется.
Все эти мысли ураганом проносятся в голове за доли секунды, что спускаюсь губами к груди. Но не спешу вкушать десерт. Оставляю влажные касания на ключицах, плечах и шее. Пальцами продолжаю дразнить восприимчивую плоть. Сжав тремя фалангами вершинку, тяну вверх и выкручиваю по часовой стрелке. Дыхание Царёвой слетает полностью. Ещё немного и начнётся гипервентиляция. Она вцепляется ногтями в мою голову и толкает ниже. Проведя носом между полушарий, с жадностью тяну летний запах помешательства. Башка идёт кругом. Земля под нами качается. Солнце делает тысячу оборотов в минуту, когда накрываю ртом тёмный сосок. Ненавязчивый, сладковатый вкус её кожи шарахает похлеще расползающейся по венам дури. На каждом миллиметре он разный. Со своими особыми оттенками. Но для меня невообразимо вкусный. Слаще любимого арахиса в сахаре. Воздушнее сладкой ваты. Терпче обжигающего глинтвейна. Втянув в ротовую, снизу вверх веду по острой горошинке, улавливая оттенки стонов Ненормальной.
И пусть время подгоняет. Пусть утром мы расстанемся. Пусть гарпия выносит мне мозг. Пусть хоть землетрясение всколыхнёт мир. Я не оторвусь от неё сейчас.
Переключаю внимание на второй холмик. Обвожу языком по кругу, подняв глаза к её лицу, на котором отражается блаженство. С жадностью и напором до терпимой боли жёстко посасываю сосок. Запускаю руку под плотную резинку лосин и трусиков. Тонкая полоска волосков щекочет пальцы. Застываю у жаркой расщелины.
— Не останавливайся. — всхлипывает Манюня, приоткрыв глаза, но тут же смыкает веки, будто не может держать их открытыми.
Получив добро, стремительно ныряю глубже. Пряные соки смачивают пальцы, сочатся между ними.
Вашу мать, какая она мокрая в своём вожделении. Как течёт. Какая обжигающе горячая. Какая сексуально невозможная.
Кристина шире раздвигает ноги, сгибает в коленях и упирается стопами в землю, вытягиваясь навстречу моим касаниям. Провожу пальцами между мягкими, склизкими, припухшими складками. Нахожу бугорок её удовольствия. Уверенными, настойчивыми движениями с давлением кружу по нему. Фурия заходится чередой вздохов-всхлипов-стонов. Каким-то неизвестным образом умудряется схватиться за короткие волосы и вжать мою голову обратно в упругую грудь. С удовольствием убиваю её ласками языка и губ. Вылизываю весь периметр полушарий, растягивая момент. Не даю ей кончить. Не хочу останавливаться. Не наелся.
— Ненавижу… Ненавижу тебя… — хрипит, дёргая бёдра вверх с такой резкостью, что расслабленная рука подаётся вниз, а безымянный палец проскальзывает в узкий вход на одну фалангу. — Мамочки! — вскрикивает Царевна, широко распахнув глаза.
Мы оба замираем. Контактируем напряжёнными взглядами. Плавимся. Она с ненормальной частотой глотает кислород. Я не дышу, прислушиваясь к реакциям её тела. Толкаюсь чуть глубже. Даже вначале внутренние мышцы сдавливают палец.
Блядь, какая она тугая. Вашу мать! Если сейчас не остановимся, я её трахну. Сука, да не святой же! — мечется рой мыслей той части сознания, в которой, как оказалось, размещается моя тёмная сторона.
Сделаю больно. Узкая. Неподготовленная. У неё был всего один насильственный раз. Год назад. Она не сможет принять. Времени мало. — спорит светлая часть, которая пока ещё хоть что-то контролирует.
Её мышцы медленно расслабляются, давая мне свободу действий. Вот только действовать я не спешу. Замираю. Подвисаю на побледневших щеках с яркими пятнами румянца и дрожащих чёрных густых ресницах на них. На распахнутых маковых губах, всё с теми же и новыми царапинками и влагой нашей общей слюны. На судорожных рывках гортани. На рваных сокращениях мышц пресса. Напрочь о собственном желании забываю. Только на ней сосредоточиваюсь. Где-то на задворках сознания мелькает постоянное сравнение чувств, испытываемых с Крис и с Алей. Всё по-другому. Совсем иначе.