Кофе заканчивается слишком быстро. Дорога до части кажется очень короткой. Время летит на сверхзвуковой скорости. Проносится мимо нас. Подгоняет расстаться. И без того искусанные губы истекают кровью. Жаждущие руки не останавливаются. Сбитое дыхание рвётся ещё больше. Ненасытные глаза не могут насладиться. Впитываем вкус и запах друг друга, запасаясь на долгие часы в расставании. Отдаём собственные. Обмениваемся. Натираем мозоли на языках. Делимся частичками сущности, чтобы хватило до новой встречи. Расставаясь — задыхаемся. Прячем глаза и расходимся. Чтобы через несколько часов сгореть в визуальном контакте во время парада и забыть о существовании целого мира вокруг нашей крошечной реальности, где больше никого нет, кроме Психопата и Ненормальной.
Глава 37
Этот мир принадлежит только нам двоим
В ровном строю сразу нахожу глазами одного-единственного, того самого, моего. Опытным взглядом выросшей среди военных девочки подмечаю, что держится он налегке, без напряга отбивая марш под музыкальное сопровождение военного оркестра. Только Промокашка и ещё несколько солдат-срочников держатся так же непринуждённо. Остальные же чеканят каждый шаг, некоторые из них беззвучно высчитывают ритм, шевеля губами.
Как бы не рвало от желания как минимум растянуть губы в улыбке и прокричать Андрюше что-то дерзкое, вызывающее, заставляющее сбиться с ритма и обратить всё внимание на меня, а как максимум забить на всё, влететь в плотную шеренгу и броситься ему на шею, продолжаю стоять с прямой спиной, поднятым вверх подбородком, вытянутой шеей. Моё место среди элиты и высших чинов Владивостока. Стою между папой и Пашкиными родителями. Ближе к центру трибуны мировой судья — Астафьев Михаил Васильевич с женой и двумя дочерьми, мер — Евгений Петрович с супругой и сыном, другие шишки МО и МВД, судьи, прокурор, депутаты местного правления. Оперная певица с мировым именем, покорившая своим голосом миллионы сердец по всему миру. С большинством из них я знакома с самого детства. Есть, правда, и новые лица, знакомство с которыми произошло совсем недавно или мы вовсе не знакомы. Например, молодой министр по туризму. Слишком молодой по моим меркам, а значит зажравшийся сыночек кого-то из верхушки.
Пожав плечами, тут же забываю о нём и обо всех остальных. Для обычных жителей эти люди сродни божествам, что-то недосягаемое, а для меня просто: дядя Вова, тётя Лиза, дядь Мишка и Евгений Петрович. Для меня же куда более недосягаем парень из обычной семьи, которая сама всего добилась. Без громкого имени и высокого статуса. Но именно он и является самым желанным.
По звучащей в их головах команде, строй поворачивается лицом к окружающей толпе, марширует на месте и замирает. Как и наши глаза: мои — карие, влюблённые, внимательные, жадно поглощающие его образ в зелёной офисной форме, плотно облегающей рубашке, классических брюках и в скрывающей тенью лицо фуражке с орлом. Его — чёрные, обжигающие, горячие, тактильно ощутимые, скользящие по моему телу от затянутых плотными ремешками ног, в лаковых чёрных босоножках на высоком широком каблуке и платформе, добавляющей мне почти двадцать сантиметров роста. По гладким загорелым икрам. По гуляющему на ветру белому в чёрный горошек платью. Я готовилась особенно тщательно к этому дню. Выгляжу скромно и элегантно. Платье в американском стиле пятидесятых годов. Юбка до середины голени «стоит» куполом. Под грудью широкий чёрный пояс-корсет, придающий и без того тонкой талии ещё больше изящности, подчёркивающий изгибы бёдер. Верх ровный, без выреза и декольте, единственное украшение — декоративный воротник с крупным чёрным бантом. Плечи, руки и шея открыты. Солнце приятно припекает обнажённую кожу. С причёской тоже заморочилась, пересмотрев десятки вариантов тех времён. Но остановилась на зачёсанной назад приподнятой белым обручем чёлке, создающей видимость объёма. Остальные выпрямленные утюжком волосы тяжёлой массой спадают ниже ягодиц.
Чувствую, как обсидиановый взгляд застывает на моих ярко красных приоткрытых губах. Сердцебиение учащается. Ресницы пышным веером опускаются щёки. Дыхание рвётся. По спине скатывается волна горячей дрожи. Бабочки распускают крылышки и взлетают вверх. Глубоко вздохнув, открываю глаза и улыбаюсь одному только Андрею. Вкладываю во взгляд всё своё восхищение и любовь, и от него получаю не меньше. Мощным ударом шарахают по мне его эмоции.
— Люблю тебя. — беззвучно шевелю губами, заглядывая в черноту его глаз.
— И я тебя, Фурия. — тем же немым признанием проносятся по воздуху его слова.
Между нами десяток метров, шум толпы, грохот барабанов и гул труб, но мы не замечаем расстояния и фонового шума, только друг друга.
Во время парада неотрывно смотрю на Дикого, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Не вижу важно вышагивающий кадетский корпус, ослепляющий синевой формы марш военно-морского флота — гордости Владивостока. С трудом улавливаю городской гимн, подпевая исключительно автоматически. Смотрю на Андрея, и улыбка с лица не сходит. Когда эта часть праздника подходит к концу, засмеявшись от всей души, машу ему рукой, отправив воздушный поцелуй. Он неуловимым движением «ловит» его и прикладывает кулак к сердцу. По инерции прижимаю ладонь к левой стороне груди, ощутив, как одурело там разбивается сердце, треща костями.
В центр площади выходит глава города и заводит пафосную речь. Начинается она, как и всегда, историей создания и развития города.
— Сегодня нашему городу исполняется сто пятьдесят восемь лет. — громко, уверенно и ровно расставляет акценты. — Но его история начинается гораздо раньше. За свою относительно короткую историю Владивосток претерпел множество изменений и перестроек, чтобы сегодня предстать перед нами таким, каким мы его знаем и любим. В две тысячи двенадцатом году был возведён вошедший в историю Русский мост… …разбиты десятки парков и скверов… …уровень жизни стремительно растёт… …не остановимся на этом, продолжая развивать и поднимать наш любимый город… — улавливаю только обрывки фраз.
По сути, из года в год ничего не меняется. Как и новогодняя речь президента. Те же яйца, только в профиль. Скоро уже наизусть выучу. Поэтому вскоре полностью теряю интерес к распинающемуся с микрофоном Евгению Петровичу. Раньше всегда любила такие шумные мероприятия, а сейчас думаю только о том, как не сбежать отсюда. Папа тихо переговаривается с дядь Мишей.
— Скучно? — посмеиваясь, шепчет мне на ухо тётя Лиза.
Улыбнувшись в ответ, поворачиваюсь к ней и качаю головой.
— Спорим, сейчас он начнёт говорить о музеях?
— В этом году наш морской музей пополнился такими экспонатами, как…
Переглянувшись с Пашкиной мамой, прикрываем рты ладонями и заходимся смехом. Тоска по Андрюше немного слабнет, но не уходит полностью. Пусть прошло всего четыре часа, как мы расстались, стерев до мяса губы, а мне уже не хватает той сладкой боли. Поэтому и помада на губах красная, чтобы спрятать царапины и оставленные им лёгкие укусы.