Был таким человеком. Ровно до того момента, как увидел Царёву. Всего за несколько часов все мои принципы и жизненные установки рухнули. Я хочу её. До звона в яйцах и полной отключки сознания. Хочу так сильно, что не задумываюсь о последствиях. С этим желанием надо срочно что-то делать.
Подплываю к бортику. Раздаются всплески, и проститутки присоединятся к нам в бассейне. Рыжая сразу берёт направление к Пахе, а мне достаётся длинноволосая блондинка с пухлыми губами, огромной грудью с крупными розовыми сосками и яркими голубыми глазами. Прикрываю веки, упёршись лбом в плитку. Девушка прижимается голым телом к спине. Трётся сиськами о воспалённую кожу. С другого края уже летят определённые звуки. Даже двух третей армейского срока оказывается недостаточно, чтобы так же спокойно, как и Макеев, воспользоваться оплаченными услугами.
Утром мне приходилось бороться с собой, чтобы не трахнуть кое-кого, а сейчас заставляю себя обернуться и сосредоточиться на женском теле. Это единственная возможность выбросить Фурию из мыслей. И вообще, это, блядь, была обычная отупляющая похоть. На ней одежды было меньше, чем на проститутке до того, как та её сняла, вот меня и торкнуло. Но какого хера я продолжаю их сравнивать? Почему невидимая грудь с задорными сосками возбуждает сильнее, чем стабильная тройка? Почему, блядь, эта доска и два соска полностью завладела сознанием?
Подтягиваюсь на руках, выпрыгиваю на берег, лишь вскользь зацепив взглядом ситуацию, разворачивающую в другом краю комнаты, и, махнув башкой, шагаю в сторону спальни. Шлюха входит следом. Оборачиваюсь и сажусь на красную постель. Я не смотрю на неё, когда опускается на колени между ног и накрывает ртом вялый член.
Наверное, своё берёт омерзение, ведь Фурия заводила одним своим присутствием, а обнажённая, готовая на всё девушка не вызывает никакого желания. Разве что блевануть. А может количество выпитого напоминает о себе, но поднять плоть ей удаётся только когда представляю на её месте ядовитую гарпию. Что это она сейчас стоит на коленях, обнажённая, возбуждённая, с торчащими пиками, с раздвинутыми ногами, распущенными шоколадными волосами. Что это отравленные опиумные губы ласкают мой член. На секунду открываю глаза, но тут же смыкаю веки, осознав, что Царёва, делающая профессиональный минет, лишь плод расшалившегося воображения.
Сминаю пальцами покрывало за спиной, не принимая в процессе никакого участия. Стараюсь вообще не касаться блондинки. Смежаю веки плотнее, возвращаясь в иллюзию самообмана. В ошалелых фантазиях трогаю гладкую кожу ненормальной. Впитываю вкус её губ. Вдыхаю аромат лета, исходящий от изящного тела. Глотаю тихий стон, скользнувший из её рта, когда целовались. В мельчайших подробностях вспоминаю, как она облизывала ложку.
Проститутка наращивает скорость, спускаясь к самому основанию, чувствуя мою готовность кончить.
— Фурия… Блядь…
Прорычав это, заливаю разработанную глотку и без сил падаю на спину, мечтая только об одном: чтобы это помогло избавиться от образа, завладевшего моей сущностью.
Глава 5
Это полнейшее безумие
— Дикий, вставай! — убито хрипит Макеев.
Его скрипучий голос с раздражающими, шипящими интонациями пилкой для ногтей распиливает мой череп. А остальные звуки, издаваемые гудящей лампой и чем-то ещё, расщепляют агонизирующий от бездумной попойки мозг. Скривив лицо в предсмертной гримасе мученика, плюхаю сверху подушку и вжимаю так, что доступ к кислороду перекрывает. Сдохнуть вот так от похмелья и мук совести как нехер делать, но именно этого сейчас и желаю. Прямо здесь и сейчас, на смятой, влажной кровати борделя. Там, где добровольно оставил своё достоинство.
— Блядь, Дюха, если мы не появимся на построении через полтора часа, нам обоим пизда. Будем до конца службы параши языками полировать. — не затыкается Паха, выдёргивая из трясущихся пальцев подушку.
— Похуй. — стону, силясь открыть глаза. Приглушённый свет летнего солнца кажется убийственным сиянием ядерного реактора. Глазные яблоки выжигает. — Отъебись. Вали сам. Дай хоть сдохнуть спокойно.
Издавая какие-то булькающие звуки, переворачиваюсь на бок, но тут же свешиваю башку вниз, вываливая в вовремя подсунутое приятелем ведро большую часть выпитого.
— Бля-я-лядь… Да что же так хуёво? — выстанываю глухим сипом, вытирая рот ладонью.
— Мне ненамного лучше, поверь. — поддерживает Макей, протягивая ладонь. Хватаюсь за неё и позволяю сослуживцу стянуть меня с постели на пол. — Иди в душ и поехали.
Шаркая ногами, как немощный старик, которым себя и ощущаю, бреду в душевую кабину. Встаю под ледяные струи воды, стремясь смыть с себя не столько усталость и похмелье, сколько слой грязи, налипший на кожу и сердце за вчерашнюю ночь. Едва скользнув по краю туманных воспоминаний, не сдерживаю очередного стона.
Пиздец, до чего дошёл. А всё из-за чего? Из-за какой-то невъебенной бесячей царевишны.