В ужасе ощущаю, как кровь снова несется к паху. До того, как подать, смотрю, как приятель переглядывается с Лерой и они вместе смеются, и бью мяч с такой силой, что он летит с бешеной скоростью, едва не прорывая сетку.
Твою. Мать.
Это моя первая серьезная оплошность за всю игру. И та самая, которая может стоить моей команде результата.
Ловлю на себе насмешливый взгляд блондинки и слышу довольные голос Матвея:
— Сдаешь, бро, — а потом он по очереди обнимается с Александровой и Ларисой.
Я думал, что вспышки ярости, вызванные возможной интрижкой у меня под носом, я давно оставил в прошлом, но сейчас, глядя на то, как легко и непринужденно они общаются, мне снова хочется все крушить.
Черт возьми, да что за фигня со мной происходит?
12
Сегодня у Паши выходной, а Матвей с утра мучается с мигренью, поэтому большую часть дня я провожу в заботах о мальчишках. Костя из Новокузнецка поранил руку, неудачно упав со ступенек в столовой, и его нужно было отвести в медпункт. У Саши из Москвы заболел живот, и он отправился туда же. Потом я застукал двоих молодчиков из Петербурга за домиком с пачкой сигарет — пришлось отнять контрабанду и прочитать короткую нотацию о вреде курения в столь юном возрасте. Еще один новобранец сбежал из спальни во время тихого часа, чтобы встретиться с девочкой из тринадцатого отряда. Я не против подобных романтичных жестов, но не тогда, когда они подрывают дисциплину в коллективе. Один раз такое простишь — на следующий день спать не будет никто.
— Эй, ты как? — тихо спрашиваю я, заходя в вожатскую.
— Спасибо, бро, что прикрыл меня, — раздается с койки приглушенный голос Матвея. — Уже не так болит, но голова как чумная. Все на месте?
— Ромео вернул на место, — подтверждаю устало. — Ты был прав, что как только ребятня осваивается, начинаются проблемы.
Скинув кроссовки и носки, я ложусь на свою кровать и вытягиваю ноги, так что они свисают над краем. В красных домиках есть специальная кровать под мой рост, с тоской вспоминаю я. Я ее самолично модифицировал, чтобы спать с комфортом, а потом пришла Александрова и отняла у меня и кровать, и комфорт.
— Слушай, у тебя все нормально? — вдруг спрашивает Матвей. — Ты какой-то нервный в этом году. И это сейчас не подкол. Я серьезно беспокоюсь.
— Нормально все. Год был непростой, но я справляюсь.
— Я слышал про твоего отца. Мне жаль, Кир.
Ответить на это мне нечего, поэтому закинув руки за голову, я буравлю взглядом потолок. Я научился с этим жить, но как всегда при воспоминаниях о папе начинает ныть в груди и щипать в глазах. Говорят, пройдет со временем. Не знаю. Я даже не хочу, чтобы проходило, потому что это тоже своего рода память о нем.
— У тебя с Ларисой серьезно? — меняю я тему.
Этот вопрос вертится у меня на языке уже несколько дней, с тех пор как после памятной игры в пляжный волейбол я застал их за кабинкой биотуалета со спущенными шортами, но как-то не было подходящего момента, чтобы задать его Матвею.
— Ну, как серьезно? — он сухо усмехается. — Нравится она мне.