Днём он взмолился: нужен сеанс связи с Гагариным-старшим. Полковник сначала твердил: нэ положено, будешь на Земле — сам сколько угодно с ним наговоришься. Потом решил не конфликтовать зазря с могущественным кланом.
Голос отца был сильно искажён помехами. Наверно, он говорил по радиотелефону из машины.
— Папа, прости, что отвлекаю. У меня есть просьба, ты сочтёшь её глупой и мелкой, но для меня это крайне важно. Потом объясню. Мы стартуем к Земле и везём на усыпление собак — для исследований. Спаси Жульку!
— Как ты себе это представляешь? — через пару секунд прохрипело за сорок тысяч километров.
— Ну, ведь собак, вернувшихся из космоса, всех оставили в живых! Проверяли их состояние — не сказался ли полёт на здоровье через три или пять лет, нестерилизованные даже щенков рожали. Вторую… тоже жалко. Но я за Жульку прошу. Не могу с ней расстаться.
— Не знаю. Ничего не обещаю.
Слышно было, что крайне недоволен просьбой. Говорил предельно сухо. Такой он всегда, когда знает: разговор слышен многим и пишется. Ласкового слова можно не ждать.
Ну а на кого ещё рассчитывать? В крайнем случае, на маму, если она успеет вмешаться до того, как Жульку усыпят, и затребует собаку в их институт. Якобы для медико-биологических исследований. Пусть у неё меньше влияния, чем у отца — члена ЦК, но зато когда разойдётся, напора больше. Иной подумает — ну её, эту бабу, связываться себе дороже.
Но это всё не точно.
Когда прилетела команда Джанибекова принимать станцию, четверолапая космонавтка уже прочно прописалась под синим комбинезоном Андрея, ни ворчание Павла, ни насмешки сменщиков не заставили бы снова привязать её в биологическом. Лейтенант впахивал как проклятый, стараясь не дать ни единого повода для упрёка, что с трёхкилограммовым довеском за пазухой он работает хуже.
Жулька иногда высовывала мордочку вверх и лизала Андрея в подбородок, а он гадал: сколько ей осталось жить — два или три дня?
А может, плюнуть на карьеру и вообще не отдавать? Как жить после этого, если он позволит погибнуть другу, да и нужен ли в космосе урод, способный предать близкого, даже если этот близкий — не человек, а собака?
Попрощались со сменщиками. И со станцией тоже, пусть неудобная, первые дни — и откровенно опасная для пребывания, она была на время домом. С ним оба космонавта сроднились ещё и потому, что вложили в него массу сил и нервов, едва не падая от усталости, пусть в невесомости упасть невозможно. К концу третьего месяца работали не аврально, по графику, отдыхали тоже, но усталость накопилась. Каково проводившим в космосе шесть месяцев, а Кубасов даже год!
Проверка герметичности. Расстыковка. Маневр на снижение.
Андрей вернул собаку в контейнер по соседству со Снежинкой, только когда «Сапсан-14» снизился для входа в плотные слои атмосферы, и космонавтам полагалось одеть скафандры. Кабина отделилась от приборно-агрегатной ступени и окуталась морем огня, бушевавшим за иллюминаторами. Как ни занимался упражнениями на станции, с Жулькой и без, тело ослабло, отвыкло за неполных три месяца от гравитации, и перегрузка воспринималась тяжело, хоть в численном выражении она была куда меньше, чем при посадке «востоков» и «восходов».
Да и после приземления ощущалось, что руки, ноги и голова… да что они, буквально каждая клеточка тела налита свинцом.
— Только собаку не бери! — пробормотал Харитонов. — Ты себя попробуй поднять.
Они вдвоём выкинули люк, впустив внутрь лучи яркого казахского солнца и жар от теплоизоляции, не успевшей остыть в последней фазе снижения. Майор сунул ноги в проём люка и вывалился наружу, подняв облако угольной пыли — это обгорела степная трава от пламени двигателей мягкой посадки. Андрей через пару минут полез следом.
В трёх-четырёх сотнях метров виднелся закопченный цилиндр приборно-агрегатной ступени, приземлившейся на телескопические опоры. Шумел ветер, его завывание смешалось с рычанием винта приближающегося вертолёта.
Оба космонавта сидели на чёрной траве с открытыми иллюминаторами шлемов, Андрей не выдержал и повалился на спину. Несмотря на долгие часы, проведённые в топтании беговой дорожки и упражнения в тугих тренировочных костюмах, организм расслабился настолько, что казалось: сели не на Землю, а на Нептун или Уран. Жить не хотелось.