— Разумеется, буду очень вам благодарен!
Мужчины вышли на открытую площадку, выступавшую над дорогой. Хетафе виднелось, как на ладони, и дон Стефано поспешил высказать восхищение, однако заметил — гостеприимный проводник смотрит на скалу значительно выше.
— Могу только догадываться, какой простор открывается с тех камней!
— Да. Дорога туда тяжела и рискованна, но среди наших мальчишек есть поверье: дружба мужчин, которые вместе встретят рассвет на этой скале, останется на всю жизнь. Как только юноши чувствуют себя взрослыми, непременно забираются в горы.
— Не на эту ли скалу вы забирались с доном Фадрике? А потом ваш… — дон Стефано запнулся, не желая бередить рану потерявшего сына отца.
— Да, — ровным голосом ответил идальго. — Судьбе было угодно, что дружба моего Фелипе с сыном дона Бернардо оказалась недолгой, но… — пожилой дворянин улыбнулся, не позволив почувствовавшему неловкость знакомому выразить соболезнования. — Я верю, наши мальчишки много раз ещё будут встречать рассвет на этой скале. Может быть, мои внуки.
Кабальеро почувствовал, как дёргается уголок его рта, а в душе возникает муторное ощущение, подозрительно напоминавшее стыд. К счастью для него, сеньор Рамирес отвернулся и стал глядеть на Хетафе, возможно, скрывая набежавшие на глаза слёзы. Дон Стефано дышал через раз, опасаясь потревожить своего спутника, но пауза оказалась недолгой. Идальго продолжил со своим обычным благодушием, а голос его звучал с неожиданной нежностью.
— Соколятам приходит время вылетать из гнезда, но для отцовского, тем более материнского, сердца они навсегда останутся птенчиками. Поэтому отец Фадрике так рассердился на нас — ему казалось, что сыну рано ещё идти на скалу… Нам пора вниз, пока не стемнело.
Мужчины спускались, не торопясь. Мысли сеньора дель Соль вновь приняли практическое направление. Он подумал, как много земель Хетафе изнывает от засухи и каким выгодным стало бы поместье дона Хосе, если бы ему удалось присоединить лучшие из принадлежащих местным крестьянам участки. Кабальеро заговорил:
— Жаль, что эта красота куда менее плодоносна, чем раньше.
— Да, но мы используем воду, которая есть, подбираем подходящие злаки. Непросто, конечно, но я надеюсь, налоговое ведомство продлит наши льготы или хотя бы облегчит бремя.
— Вы очень заботитесь о ваших крестьянах, наверное, из любви к родным краям остались в Хетафе?
— Не только. У меня грудная жаба, — коротко пояснил идальго. — В Хетафе воздух целебный, помогают прогулки в горах, а так я с трудом выдерживаю несколько дней без лекарств даже в Тагоне, не говоря о Сегилье. — И уже привычным для дона Стефано манером быстро прекращать разговоры о своих несчастьях пожилой дворянин добавил: — Наверное, судьба даёт мне понять, что не нужно отчаиваться, думая о будущем земли моих предков.
«Вот о чём говорил дон Бернардо… Значит, родной дом для идальго — ловушка!»
Хотя невозможность для идальго переехать поближе к влиятельному другу была на руку дону Стефано, он искренне огорчился, узнав о болезни сеньора Рамиреса.
— Печально, что вы большую часть времени вынуждены довольствоваться обществом простых крестьян. Вы стали очень к ним снисходительны.
— Я делю с ними беды и радости, мы оказались на равных что перед оспой, что перед интригами нашего общего соседа дона Хосе, что… — сеньор улыбнулся, — перед налоговым ведомством. И поверьте, я не испытываю ни малейшего удовольствия от мысли, что оказался первым в нашей деревне.
— И всё же крестьяне не ровня дворянам!
— А идальго не ровня состоятельным кабальеро, те — титулованным аристократам, среди которых свои ступени. На каждый задранный нос находится кто-нибудь выше. Вы и сами, наверное, видели, каким лакейством занимаются горделивые перед менее знатными людьми сеньоры, если попадутся на глаза кому-нибудь выше титулом.
Дон Стефано подобное не только видел, но и себя чувствовал почти что лакеем, когда заискивал перед герцогом. Он недовольно пробормотал: