– Так же, как ты забыла о том, что случилось на островах?
Ей показалось, что в кабинете неожиданно кончился воздух. Лорхорн перешел на ты, но не это было причиной, на миг сковавшей все ее тело.
Он знает. Каким-то образом он узнал о том, что произошло, стал случайным свидетелем, узнал ее лицо под росписью островитян, и теперь… а что теперь? Она сама во всем виновата. Отдаваться незнакомцу на пляже, там, где любой может тебя увидеть – верх неосмотрительности. Но это ее ошибка, и ей решать проблемы ее последствий.
Вот только Женевьев никак не могла собраться. Ее хваленая выдержка сыпалась, как осколки отмирающей чешуи, все правильные слова перепутались в голове, в каше из дипломатических способностей, в которую превратились долгие годы ее обучения, все знания и правила.
– Это бесчестно! – вырвалось у нее.
Прозвучало жалко, хотя она старалась вложить в свой голос хоть какую-то уверенность. Но, видимо, не получилось. Потому что Лорхорн прищурился, а потом процедил:
– Ты что, решила, что я собираюсь тебя шантажировать?! Ну ты и дура!
Женевьев сжала кулаки, пытаясь собраться и собрать остатки ускользающего контроля над ситуацией, но не получилось. Во-первых, ее никто никогда не называл дурой, а во-вторых… во-вторых, что-то в ней, по всей видимости, сломалось. Потому что потекли слезы. Она даже не сразу поняла, что это, просто обожгло горячей влагой сначала глаза, а затем щеки.
Женевьев Анадоррская последний раз плакала в далеком детстве. Изо всех эмоций эта была самая низкая, проявление слабости, и искоренялась она отцом, матерью и приглашенными гувернантками жестко и безапелляционно.
Сейчас же слезы просто текли, и она ничего не могла с этим поделать. Аккурат до того момента, когда Лорхорн оказался рядом. Так непростительно близко, что ее обожгло. Ярко, сильно и остро, совсем как тогда, на острове. Еще до того, как его пальцы коснулись ее лица, а его губы – ее губ.
Наверное, попытайся он ее пожалеть или начни утешать, Женевьев бы быстро пришла в себя и все-таки выставила зарвавшегося мальчишку за дверь, но этот поцелуй окончательно изменил все.
Просто потому, что она его помнила. Точнее, их. Эту жесткую силу, этот напор, совершенно не ассоциирующиеся у нее с Лорхорном… по какой-то причине. Вспомнившее прикосновения тело вспыхнуло огнем, от которого у Женевьев закружилась голова. Хотя возможно, она кружилась от поцелуя, от скольжения пальцев по влажным от слез щекам. Она задыхалась, не в силах справится с нахлынувшими на нее чувствами, поэтому вцепилась в его плечи.
Дернулась, когда он толкнул ее к столу, усаживая на него и вклиниваясь между ее бедер. От этой грубости юбка задралась, и нежной кожей бедра она сейчас ощущала грубую ткань его брюк. И не только. Лорхорн потянул ее на себя, давая почувствовать всю степень своего возбуждения.
Она сдавленно застонала ему в рот, и собственный низкий, порочный, глубокий стон прозвучал, как удар хлыста.
Она переспала с адептом на островах.
И она готова сделать это сейчас. Снова. Повторить это безумие в магистерской…
Лорхорн не просто младше ее, он ее ученик, это как минимум.
Какой кошмар!
Женевьев уперлась ладонями ему в грудь, с силой отталкивая. Он не ожидал, поэтому инициативу перехватит не успел и отступил на несколько шагов. Женевьев же спрыгнула со стола, стараясь не думать о том, как сейчас выглядит и как выглядела еще несколько мгновений назад.
– Никогда. Больше. Не смейте этого делать, адепт Лорхорн, – произнесла металлическим тоном. – Это понятно?