Я повела плечами, морщась от боли в затекших руках, и Филипп просиял.
– Точно! Кандалы глушат магию, создают барьер… Я мигом, Амедея, – он поднялся и, погрозив мне пальцем, улыбнулся. – Никуда не уходи.
Он исчез за тяжело громыхнувшей дверью, а я с трудом поднялась и прошлась туда-сюда по камере: шесть шагов в одну сторону, шесть в другую – не разгуляешься. Окошко маленькое – не пролезть, даже если бы я каким-то чудом выломала решетку. Дверь… Я быстро подошла к ней, повернулась спиной, пытаясь ухватить ручку пальцами. А вдруг мне повезет, я выскользну, пробегу по пустому коридору и…
Дверь скрипнула, и я отскочила в сторону.
– Под вашу ответственность, господин распорядитель, – хмуро сказал охранник, входя в камеру и перебирая ключи на тяжелой связке. – Обычно мы держим ведьм в кандалах до конца. Мало ли…
– Мало, – отрезал Филипп. – Как она будет есть, пить, поднимать юбки по надобности? Мне не нужно, чтобы она выглядела на играх как полудохлая мышь! Это зрелище! Люди придут посмотреть на ведьму. Кто-то будет ее жалеть, кто-то хотеть, другие – жаждать смерти. Она должна быть красивой и вызывать целую бурю эмоций. А вы угробите ее еще до начала. Я не за это платил.
– Ты отправишь меня на горячие игры? – прошептала я, уловив главное.
Кровь, песок, палящее солнце… Звон мечей, стоны раненых, кровожадные крики зрителей. Я лишь раз была на горячих играх и сбежала с трибун почти сразу после начала. А теперь окажусь по другую сторону? На арене?
Охранник снял кандалы, я потерла запястья, на которых остались ссадины, а Филипп глубоко вдохнул и раскинул руки в стороны.
– Боиш-шься, – прошипел он. – О, Амедея, как вкусно ты боишься…
Окинув его хмурым взглядом, охранник вышел, а я стремительно бросилась вперед. Сбить Филиппа с ног, схватить стул, ударить…
Горло сдавило невидимой ладонью, и я упала на колени, задыхаясь. Филипп вцепился мне в волосы и потянул вверх, так что я взвизгнула от боли.
– Ты будешь звездой этих игр, дорогая, – пообещал он мне.
Филипп быстро провел языком по тонким бескровным губам, подался вперед как для поцелуя, и я сжалась от отвращения, но он вдруг поморщился и отпустил мои волосы. Брезгливо посмотрел на свою ладонь, испачканную чем-то красным и липким.
– Скоро увидимся, – пообещал Филипп и вышел за дверь. Охранник заглянул внутрь, забрал стул и ушел. Проскрежетал невидимый, но явно тяжелый засов. Филипп отдавал какие-то распоряжения, звук его голоса постепенно удалялся.
Я бессильно опустилась на тюфяк, глубоко вдыхая затхлый воздух тюремной камеры, пропахший гнилой соломой. Отчаянье царапало мою душу кошачьими когтями, страх путал мысли, но я заставила себя успокоиться, сконцентрировавшись на том, что придавало мне сил – на надежде.
У меня по-прежнему осталась я сама. А Филипп снял с меня кандалы, не подозревая, на что я способна.
Расчесав пальцами волосы, я с удивлением обнаружила томатные зернышки, а на макушке – довольно болезненную шишку. Непонятно, как и где меня волокли, но то, что я этого не помню – даже хорошо. Я вынула из кармана платок, развернула его на тюфяке и принялась исследовать камеру.
Пара щепок, чей-то зуб, семечки помидора и пуговица – вот и весь мой улов. Пока я слабо представляла, что с этим делать.
В углу за тюфяком что-то зашуршало, и я, подпрыгнув, вжалась в противоположную стену. Маленький камешек в самом низу кладки шевельнулся, сдвинулся в сторону. Что оттуда сейчас выскочит? Мышь? Крыса?