– Пятьдесят тысяч золотом! – надрывался глашатай, чумазый и носатый как грач.
Геррах с тоской подумал о родных землях, богатых и птицей, и зверьем. Здесь, в Аль-Малене, он видел только крикливых чаек, ящериц, греющихся на камнях, и котов, обожаемых тетей Молли. Узнав новости о племяннице, она рухнула в обморок, а очнувшись, стала требовать спасти ее девочку. Как будто он сам не хотел того же.
Однако тюрьму Аль-Малены, окруженную тремя кольцами стен, охраняли и днем, и ночью.
– А в довесок – рабыня, прекрасная как алмаз чистой воды! – не унимался глашатай, вокруг которого столпились любопытные.
Амедея – не рабыня. В ее прекрасном теле – свободный, пытливый дух, которому не место за решеткой.
– Она ж ведьма, та рабыня, – укоризненно произнес кряжистый мужик. – А вдруг наколдует чего…
– Боишься, что отсохнет да отвалится? – усмехнулся второй.
– Поговори мне еще, – беззлобно буркнул первый.
– К ведьме в придачу идут кандалы, всякие чары закрывающие, – снисходительно пояснил глашатай.
Ее дар отняли – понял Геррах, отрезали, как его крылья. И теперь она где-то там, за толстыми стенами, напуганная, беспомощная и совсем одинокая. Если б знать, что его посадят в соседнюю камеру, так навалял бы и глашатаю, и всем.
– А я видел ту ведьму, – встрял в разговор еще один, с сальными глазенками и широкими словно вывернутыми губами. – Она жила в доме по нижней улице. Ладная такая. Сама белая, тонкая, но сиськи так и торчат. – Облизнувшись, добавил совсем непотребное: – Я б ее прямо там на арене через сундук с золотом перегнул, юбки задрал и кааак…
Рука сама взлетела и вломила губастому такую затрещину, что тот кубарем откатился прочь и остался лежать у высоких стен.
Двое его собеседников развернулись к Герраху, но как-то очень быстро вспомнили, что не так уж они и дружны с тем третьим. А он, к тому же, шевелится и даже стонет. Подумаешь, решил прилечь в теньке – оно и понятно: день жаркий, солнцем напекло.
– Я думал, на арену берут только преступников и всякий сброд, – сказал Геррах.
Глашатай, сообразив, что его бить не будут, приосанился и задрал длинный нос.
– Так и есть, господин, – спохватившись, исправился: – То есть нет, не совсем. Воры, бандиты и рабы составляют основную массу участников, тут вы совершенно правы, однако на игры принимаются и добровольцы.
– Которые все равно сброд, – беззубо усмехнулся дед, подковылявший к ним ближе. – Давай, записывай меня, малой.
– Куда? – снисходительно скривился глашатай. – Тебя ж там сразу прикончат, дед.
– Ну, может, и не сразу, – возразил тот. – Я все ж кое-что умею. Так что минут пять-десять в мясорубке продержусь. А потом уж сразу за праздничный стол, где пируют герои…
Геррах слышал о чужой религии, в которой мужчине почетно умирать в бою. В его стране куда больше уважали смерть тихую, спокойную, в окружении семьи.