— Котик, котик, кыс-кыс… Что ж ты такую странную хозяйку себе выбрал, бедовый? Старшаки уж так тебя приглашали, а ты ее избрал, странную, нездешнюю…
Гавр ворчал что-то в ответ. Почему-то по-кошачьи я понимать не стала.
Вода, кажется, остыла. Я заворочалась, щека прикоснулась к гладкому фаянсу.
— Прикажете помочь, барышня? — Толстушка говорила по-берендийски, заглядывая в полуоткрытую дверь.
Я таращилась на нее. Мне все приснилось?
— Помоги. — Я выбралась из ванны, обернулась в купальную простыню. — Как тебя зовут?
— Марта, — с книксеном сообщили мне подобострастно. — К услугам вашим.
— А подругу твою?
— Подругу? Элен.
— Ту, которая с тобою здесь прибиралась.
— Ах эту… Тоже Мартой кличут, только она мне не подруга. Она раньше в другом отеле работала, в «Ласточке».
— Понятно. — Понятно мне не было. — Скажи что-нибудь по-сарматски.
— Чего? — Марта удивленно округлила рот на последнем «о».
— Стих, песню, что-нибудь длиннее трех слов.
Видимо, Маняша действительно горничных не обижала. Марта послушно отбарабанила нечто рифмованное и ритмичное.
— Считалка, — выдохнув сообщила она. — Пастушок пришел на луг и встретил летнюю овечку черную, зимнюю овечку белую и… просто овечку, летних три, зимних три и три…
По-сарматски я не уразумела ни словечка, так что перевод оказался не лишним.
— Каких? — быстро спросила я, когда Марта замолчала.
— Чего?
— Третья тройка овец какая?