Это значило, что грифоненок обиделся.
Проклятье. Закат, конечно же, уловил мои мысли и взревновал. Я уже пыталась установить с ним ментальное общение, но потерпела крах. Грифоненок действительно был слишком мал. Он охотно заваливал меня мыслеобразами – воображаемыми картинками с красными яблоками, зелеными лужайками, ванной, где можно потрепыхаться в теплой воде, и прочими радостями малыша. Однако обращаться со словами, как это делали Гордец, Кусачка и другие взрослые сородичи, он пока умел плохо и понимал только простейшие: нельзя, еда, дай…
Ах да, еще он отлично знал фразу «Закатик, смотри, я тебе вкусняшку принесла».
– Малявочка моя, – с нежностью произнесла я, поглаживая мордочку с сердито взъерошенными перьями. – Да я тебя ни на кого в жизни не променяю. Ты у меня самый лучший и единственный. Яблоко хочешь?
Выражение в глазах грифоненка сразу поменялось. Он аккуратно взял наливное яблочко из моих пальцев и убежал хрустеть им на валун, с которого открывался хороший вид на тренировочную площадку.
Да, ректор позволил мне забирать Заката из авиария и выгуливать, чтобы грифоненок привыкал к небесным просторам. В последние дни малыш составлял мне компанию, когда я поднималась на Орлиную Голову. Но приближаться с ним к гнездам я опасалась – мало ли как его воспримут остальные грифоны. Он же для них чужак. Так что мы с ним доходили только до тренировочной площадки, где появлялись дрессированные грифоны, которые не стали бы вредить малышу. А если бы и захотели, то их бы остановили наездники.
«Я тоже хочу яблок, – сразу влез в голову Кусачка. – Красных, сладких».
Я поморщилась. Он сидел в авиарии, но расстояние нисколько не мешало ему подслушивать. Между нами четырьмя вообще образовалась какая-то странная связь – один человек, даже летать-то не умеющий, и три грифона, два из которых отвержены другими наездниками, а третий чересчур мал, чтобы что-то понимать.
«Кусачка, ты скоро таким толстым станешь, что уже и в два загона не влезешь».
«Это потому что меня попрыгать не выпускают», – ревниво объявил он.
«А мне яблок?» – вдруг встрял Гордец.
Я застонала.
«Ладно, ладно, схожу к повару еще раз, но он может и отказать. Ни один грифон на Облачных вершинах не трескает столько лакомств, сколько вы трое…»
Бульканье, которое после этого послышалось от двух наглецов, сначала меня озадачило, а потом я поняла, что это птичье хихиканье. Нахалы, вот точно нахалы…
Они знали, что на самом деле нравятся Мабону. Тот ворчал, когда я приходила за очередной порцией вкусняшек для грифонов, но всегда давал столько, сколько они просили. Я же теперь не служанка, ворующая с преподавательского стола, а наездница! Все официально! Если чего-то не было (те же яблоки стремительно заканчивались), он предлагал какую-нибудь не менее аппетитную замену. И даже сопроводил меня как-то к авиарию, чтобы поближе посмотреть на тех, кого подкармливает.
Кусачка устроил для него целое представление с танцами и довольно-таки неуклюжим полетом под крышу. Только Мабон не поверил, что его встречают с восторгом, испугался и поспешил вернуться на кухню. Кусачка оскорбился – он был уверен, что приветствовал повара лучшим образом. Гордец тогда издавал точно такие же булькающие звуки, как и сейчас, но в тот раз я не сообразила, что он хихикает над незадачливым товарищем.
Я тяжело вздохнула, поправила подбитый мехом форменный плащ и посмотрела на белую облачную перину, которая устилала горы. Домов, пасущихся на лугах отар было совсем не видно, из воздушного пуха выглядывали только соседние вершины. Погода становилась все холоднее. На днях выпадал снег. Если бы не резкое потепление вчера, он лежал бы до сих пор. А сегодня густые низкие облака спустились почти до Вайля. Казалось, можно прыгнуть с уступа – и не покатишься по камням, а утонешь в вате.
Туманный венец сегодня тоже сполз к академии, обнажив Орлиную Голову. Мне бы пойти туда, устроиться где-нибудь в укромном уголке, да хоть в собственной комнате, и опять слушать облако в надежде, что оно ответит, но Закат в плотной пелене ничего не видел и начинал скучать. Пусть побегает здесь, на солнышке, а потом уже я займусь своими делами. Все равно Венец по-прежнему молчал, а когда меня увезут в Белую академию, вряд ли кто-то будет выводить малыша поваляться на травке.
Оставалось два дня. Два проклятых богами дня. Если не найду способ доказать, что я эн-хей, с моей жизнью – и, скорее всего, с жизнью Тарена тоже – будет покончено. Я намеренно избегала смотреть на свои руки. Всего за пять дней они побелели так, что стали неотличимы по цвету от белой простыни на кровати. С тем отличием, что у меня через кожу проступали синие вены.
Почему же ты молчишь, демонов Венец, чтоб тебя всеми ветрами по ниточке на все континенты раздуло!!!
ebooksa