– Ты выберешь меня? – тихо спросила она – и обернулась.
У неё были чёрные волнистые волосы и глаза удивительного золотого оттенка; у Алаойша язык присох к нёбу.
– Я…
– Такой красивый! – всплеснула девочка рукавами. – Я тебя люблю!
– Так ты же ещё только ребёнок, – попробовал он урезонить её.
Девочка нахмурилась.
– Ты говоришь это, потому что я стала кимортом в двенадцать лет, а тебе талантливые нужны, – с обидой произнесла она. Алаойш хотел сказать, что это не так, но не смог, потому что онемел; лицо у девочки страшно исказилось, покрываясь змеиной чешуёй. – Ты… тогда я тебя ненавижу!
Она метнулась к нему, вскидывая рукава, и рукава обратились в чёрных змей.
Алаойш отшатнулся – и проснулся наконец.
Сердце у него билось так, словно пыталось вырваться наружу сквозь рёбра.
«Ну и приснится же».
Утренняя трапеза прошла в каком-то полузабытьи; Дёран же, лишь раз глянув на него, точно понял что-то по выражению лица и произнёс, глядя в сторону:
– Если в Ульменгарм отправятся не больше трёхсот человек, я смогу провести их своими тропами. Вчетверо быстрее обычного.
Алаойш хотел ответить, что спешить некуда, но вспомнил тревожный сон – и спросил:
– А сумеешь?
Дёран только фыркнул и откликнулся снисходительно:
– Я ведь не Сэрим, чтобы отнекиваться от собственных сил; лишнего я на себя не возьму, но если уж сказал, что могу, то, значит, могу.
– Тогда я поговорю с наместником, – ответил Алаойш, поднимаясь на ноги.
Через час всё было решено.
Ехали они и впрямь быстро – куда быстрей, чем можно было бы представить. Туман в какой-то момент сделался гуще, и гурны теперь по грудь утопали в нём, почти как в проклятом сне. Пахло то дымом и человеческим жильём, то сыростью и прелостью дремучей чащи. За туманом, как за колдовской завесой, окрестности искажались до неузнаваемости: сторожевая башня обращалась столетним деревом, колодец – бродячей собакой, стена вокруг деревни – непролазными зарослями… Дружинники вскоре притихли и стали стараться ехать друг за дружкой по пятам, чтоб не потеряться. А над всей процессией звучала, не умолкая, печальная, будоражащая, обречённая мелодия – словно семиструнка плакала навзрыд, захлёбываясь.
ebooksa