Вершины и пропасти

Очутившись на твёрдой земле, Фог, как помешанная, ощупала Сидше с ног до головы, и своей силой, и прямо так, руками; серьёзных ран не нашла – то ли ему повезло, то ли часть её защиты досталась и ему, по крайней мере, в первые мгновения.

– Уцелел, – хлюпнула она носом, отчаянно стараясь не разрыдаться, и всмотрелась в полумраке в любимое лицо. – Только перепачкался весь и волосы опалил.

Сидше выглядел пристойно, пожалуй, лишь потому, что накануне облачился во всё чёрное, а на чёрном сажи не видно; глаза у него были широко распахнутыми, взгляд блуждал, а губы растрескались.

От него пахло дымом и неприятной, вязнущей на горле цветочной сладостью.

– У тебя тоже брови обгорели, – сказал он с полуулыбкой.

– Тогда не смотри.

Фог попыталась отвернуться, но Сидше не позволил. Поцеловал сперва одну бровь, затем вторую, щекоча дыханием, и веки поцеловал, и щёки, и лоб; только тогда Фог осознала, что её трясёт.

«Нам просто повезло выжить, – подумала она, леденея, и к горлу снова подступила тошнота. – Дуэса могла нас убить… и она до сих пор рядом».

– В ночь после битвы мне приснилось, что я падаю, – неожиданно шепнул ей на ухо Сидше; голос у него звучал по-странному плоско, безжизненно. – С огромной высоты, такой, что земли не видно. И тогда я подумал: «Вот и хорошо; лучше б ты меня и не спасала».

Ей будто ударили под дых; запах сырой земли и лесных трав показался вдруг невозможно резким, как аптекарская микстура.

– Не смей! – сгребла Фог его за грудки и тряхнула; он просто позволил ей это, не уклоняясь, и продолжил:

– Да, так я подумал – во сне. Но сейчас, когда падал взаправду, то отчаянно желал, чтобы ты не бросала меня, чтобы ты успела… Я никогда не полагался ни на кого, кроме себя и «Штерры», но в небе совсем не на что опереться; я испугался. Хоть и знал, что так лучше, но исчезать не хотел. Трусливо с моей стороны, – усмехнулся он и опустил взгляд.

Ресницы у него были очень длинные – и тоже опалённые, на самых кончиках.

Фог сглотнула.

«Дирижабль, – с запозданием осознала она. – Его больше нет».

– «Штерра» разрушена, – вырвалось у неё беспомощное. – Это… это моя вина.

Прибавить «прости» она не сумела; не представляла, как такое можно простить.

– Теперь уже всё равно, – мягко ответил Сидше; потянулся к ней, прикрыв глаза, точно желая поцеловать снова, но Фог отпрянула, обхватив его лицо ладонями, и попыталась поймать взгляд, уловить то, что словами невыразимо. – Вот и снова ты отталкиваешь меня.

Ей стало больно.

– Неправда! – с жаром откликнулась она. Рассвет постепенно разгорался ярче, отбрасывая розовые блики, и потому казалось, что на скулах у Сидше пламенеют пятна лихорадочного румянца. – Перестань, ты же знаешь, что я… что я… – Она сглотнула. – До тебя я вообще не желала мужчин! Не знала даже, что это такое!