Они побывали уже в пяти барах, и Филдинг изрядно утомился от беспрерывного передвижения с места на место. Но Хуанита была настроена двигаться дальше. Она даже садилась на самый краешек табурета, словно ждала, что внутри у нее раздастся сигнал отправления и она помчится дальше.
Ту-ту-у-у-у…
— Ради всего святого, неужели ты не можешь остановиться? — взмолился Филдинг. Выпитое начинало сказываться. Правда, не на голове — разум его оставался по-прежнему острым и ясным, он был переполнен шутками и ценнейшими сведениями, а вот ноги подкачали. Они постарели, и им было трудно таскать его тело по многочисленным забегаловкам. Ноги жаждали покоя, в то время как ум усиленно трудился, обрушивая на Хуаниту, бармена, парня у стойки потоки обильной информации. Конечно, никто не подходил ему по уровню. Он должен был опускаться до них. Но они внимательно слушали и прекрасно понимали, что имеют дело с джентльменом старой школы.
— В какой же такой школе ты учился? — поинтересовался бармен, подмигнув при этом незаметно левым глазом Хуаните.
— Ты не понял, дружище, — снисходительно пояснил Филдинг. — Я говорил не о конкретной школе. Это фигура речи.
— Ну-ну…
— Это совершенно точно. Кстати, о старой школе. Уинстон Черчилль учился в Хэрроу. Ты вот знаешь, как зовут тех, кто учился в Хэрроу?
— Догадываюсь, что их называют так же, как и всех остальных простых смертных.
— Ни в коем случае! Их зовут хэрровианцы.
— Быть того не может!
— Ей-Богу!
— Приятель твой явно окосел, — сказал бармен Хуаните.
Молодая женщина презрительно поглядела на говорившего:
— С ним все в порядке. Он всегда так разговаривает. Эй, Фостер, ты что, окосел?
— Нисколько, — ответил Филдинг. — Я в прекрасной форме. А как ты себя чувствуешь, дорогая?
— Очень болят ноги.
— Ну так сними туфли.