Хуанита принялась стаскивать обеими руками левую туфлю:
— Это настоящая змеиная кожа. Я уплатила за них девятнадцать долларов.
— Должно быть, у тебя огромные чаевые.
— Да нет. У меня богатый дядюшка.
Она поставила свои остроносые туфли на каблуках-шпильках на стойку перед собой. Снятые с ног, туфли обычного размера выглядели теперь огромными и бесформенными, как будто принадлежали какому-нибудь гиганту, любившему к тому же причинять себе боль.
На фоне огромных туфель количество алкоголя в стакане Филдинга казалось совершенно мизерным, на что он не преминул указать бармену. Тот потребовал от Хуаниты прекратить безобразие и надеть обувь на ноги.
— Я ничего не делаю, — сказала она.
— Когда я прихожу в вашу забегаловку пропустить стаканчик, то не начинаю немедленно раздеваться и не оставляю свою одежду на стойке.
— Почему бы тебе действительно это не сделать? — заметила Хуанита. — Думаю, это произвело бы фурор. Могу себе представить, как раздуется и вся позеленеет от злости миссис Брустер.
— Ну, в общем, если хочешь демонстрировать стриптиз, сядь в одну из кабинок сзади, там тебя полиция не увидит. По субботам они проходят здесь раз по десять.
— Плевала я на легавых.
— Ну? А хочешь знать, что однажды произошло во Фриско? Там по улице, я читал об этом в газете, какая-то девка шла босиком, она больше ничего не делала, и они ее арестовали. Ей-Богу!
Хуанита заявила, что она ни капельки не верит в эту чепуху, но тут же подхватила туфли и стакан и пошла к кабинкам. Филдинг последовал за ней.
— Давай побыстрее, — сказала она. — Допивай и пошли. Меня уже тошнит от этой дыры.
— Мы ведь только что пришли.
— Я хочу туда, где весело, а здесь весельем и не пахнет.
— Ну почему? Мне вот весело. Разве ты не слышишь, как я смеюсь? Хо-хо-хо, ха-ха-ха.
Хуанита, казалось, хотела раздавить свой стакан — с такой силой она сжимала его обеими руками.
— Ненавижу этот город. Как я жалею, что вернулась сюда. Дорого бы я заплатила, чтобы оказаться подальше отсюда и никого больше не видеть: ни мою мамашу, ни остальных. Я хотела бы поехать туда, где меня никто не знает, где все совершенно чужие.
— Они все узнают про тебя очень скоро.