* * *
— Василий Кондратьевич… — шёпот медсестры совсем на ухо оторвал Матвеева от красивого сна, который пришёл ему, наверное, в качестве награды за боль, пережитую в течение последних десяти дней.
— Василий Кондратьевич, конечно, нельзя, но я не могла не пустить. Там ваша дочь приехала. Что ж вы не говорили, что у вас семья есть? Вас же спрашивали, кого предупредить из родственников, что вы здесь, эх, Василий Кондратьевич, бессердечный вы! Сейчас приведу, а то плачет навзрыд.
Матвеев очень любил свою дочь, это единственное, что осталось у него от любимой, так рано ушедшей жены Ольги.
Когда-то давно, когда Василий Матвеев пришёл из армии, недостатка в молодёжи посёлок не испытывал. Каждую субботу памятник вождю, выбеленный мелом, служил местом встреч местных барышень в нарядных ситцевых платьях и их кавалеров, шагающих вразвалку в широких штанах. Бюст Ленина возглавлял клумбу, украшавшую площадку перед гордостью посёлка — новым дворцом культуры, недавно открытым к очередной годовщине Октября. ДК, или клуб, являлся очагом культуры не только самого Ивантеево, но и всех прилегающих окрестностей. Кино приезжало сюда каждую субботу. О том, какую картину ждать в конце недели, непременно знали председатель поселкового совета Владимир Иванович Клименко и, конечно же, директор ДК Клавдия Дмитриевна — дородная тётушка лет пятидесяти, которая курировала и поселковую библиотеку, расположенную там же.
После того как чёрная эбонитовая трубка телефона в кабинете поселкового начальника сквозь треск помех таки прокрикивала название субботнего кино, Иваныч неспешно снимал с вешалки свою светлую шляпу (в холодное время года — чёрную) и размеренным шагом направлялся к Клавдии, дабы провести оперативку на предмет составления афиши. Ритуал совещания был незыблем, и только очередная мировая революция могла его изменить. Клавдия Дмитриевна давно и крепко страдала по председателю, но поселковые нравы были всегда консервативны, и, дабы не прослыть легкомысленной, не афишировала свою недопустимую для работника культуры слабость. Владимир Иванович делал вид, что не догадывался о причинах избирательной хлебосольности Клавдии Дмитриевны, но варенье её ценил. Посему оперативное совещание всегда начиналось с чаепития.
Руководитель районного очага культуры неизменно делилась с шефом новостями из жизни местного бомонда за прошедшую неделю и, получив указания, звала местного таланта — Федьку Будыку.
Фёдор всегда готовился к оперативке и выглядел нарочито официально, хотя праздничная шляпа на его рязанской морде смотрелась смешно. Тем не менее Фёдор надевал на шею платок, завязывал его большим бантом, что подчёркивало его незаменимость. Толстовка с широкими рукавами висела на нём как на вешалке, что его совершенно не смущало.
Разумеется, Фёдор и являлся художником. Только ему было дано знать, как правильно писать афиши. Но, как известно, труд художника — дело не благодарное и прокормить не может, посему Фёдор работал в основное время на шахте. Он ценил своё хобби не только за возможность быть первым в курсе репертуара (что, без сомнения придавало ему значимости), но и за шанс произвести впечатление на Иваныча, чья дочь Ольга давненько не давала спокойно спать молодому дарованию, хотя все попытки привлечь её внимание проваливались, как зимняя кампания Наполеона в 1812 году.
— О, Репин, заходи! — председатель сделал радушный жест.
— Всегда вы так, Владимир Иванович, а дело ведь серьёзное, дилетантов не терпит. Я работаю над постановкой кисти, скоро жалеть будете, что не разглядели талант вовремя.
— Да уж… Только как я пойму, что кисть твоя уже встала? — Иваныч разразился громким смехом от своей же остроты.
— Владимир Иванович… — Клавдия Дмитриевна никак не могла свыкнуться со специфичным юморком председателя и смущалась от его откровенных острот.
— А что? Я ведь по-доброму! Кадры, понимаешь, выращиваем, заботимся. Не только же молотком отбойным махать, так ведь, Фёдор?
— Так точно, Владимир Иванович! — любое доброе слово будущего (как он надеялся) тестя было Фёдору желанно.
— Только ты, Федя, мне дорого обходиться стал.
Фёдор почувствовал, что погода в кабинете директрисы стала резко портиться.
— Да я ж на полставочки…
— Содержит тебя, дорогой, страна, а я из-за тебя таблетки глотать должен. Успокаивающие.
— Да бог с Вами, Владимир Иванович. Что ж Федька мог натворить? — Клавдия тоже начала переживать.