Мы здесь

И отвернулась обратно к экрану. Отец Кристины сказал бы что-то более приветливое, но его не было в живых, и он бы не захотел, чтобы дочь уходила. Девушка решила, что здесь, внизу, дожидаться не будет. Прихватив на кухне яблоко (надо же, чтобы в желудке было хоть что-нибудь, кроме всей этой водки!), она вернулась к себе в комнату. Ждать лучше здесь. Отсюда из окна виден угол улицы. Как только появятся подруги (уже скоро: на часах без пяти семь, а вечеринка назначена на восемь), она тут же кинется по лестнице и выбежит к ним из дома.

Она села у окна. Волнение было такое, что занималось дыхание. Яблоко Кристина грызла машинально, без всякой охоты: с трудом сжевала половину. Взволнованность была такой сильной, что ей было ни до чего. И она ждала. Ждала и ждала.

А они не пришли.

В понедельник в школе только и разговоров было, что о той вечеринке. Туманные истории. Те, кто там побывал, с загадочным видом общались исключительно между собой. Всюду полунамеки, тихое хихиканье, флер таинственности. У Джинни на шее лиловел засос, из-за которого ее чуть не услали с уроков домой. С упоением вспоминались чьи-то пьяные выходки, а вполголоса, взахлеб, с тихим повизгиванием пересказывались истории похлеще.

Когда Кристина тихо поинтересовалась у Хенны, что случилось и почему они за ней не зашли, та капризно пожала плечами:

– А че ты не позвонила, подтвердиться?

– Так… вы же всегда за мной заходите, – недоуменно сказала Крис. – Я и думала…

– Ах, она думала! Индюк думал, да в суп попал.

Выходило как-то так, что своих подруг Кристина считала чересчур уж близкими. А на самом деле все было иначе. Совсем иначе.

Видеться с ними она не перестала. Они так и оставались друзьями, пока Крис в свои восемнадцать не уехала из городка. Следующее десятилетие у нее прошло в разъездах по стране и миру. После этого они еще не раз выходили вместе «в свет» и зажигали от души.

Но сидеть в одиночестве у окна и ждать, видеть сумеречную, уже глазастую от огней улицу и недоумевать, что же послужило причиной задержки (может, позвонить? Хотя что толку понапрасну дышать в трубку?) А может, еще зайдут? Придут, позвонят в дверь: на улице-то уже темень, из окна ничего не видно…) – воспоминание об этом никуда не делось. Мука ожидания отложилась у Кристины, казалось, навсегда. Особенно то, как она в конце концов сдалась (продержалась, кстати, до половины десятого), стянула с себя к чертовой матери шмотки и отправилась вниз, чтобы наконец съесть хоть что-нибудь приличное. Ее мать сидела все в той же позе, только уже в кресле и перед выключенным телевизором. Сидела и смотрела перед собой.

Она посмотрела на дочь и, ничего не сказав, улыбнулась. Горько.

Нынче в ответ на досужий вопрос Крис сказала бы, что тот вечер остался далеко позади. Но это было не так. Подобные вечера никогда от нас не отдаляются. Когда вы молоды, ваша кожа очень чувствительна, и оплеухи, которые вам отвешивает жизнь, обжигают.

А удары от предательства и забвения друзей остаются на ней в виде шрамов.

Осознав сейчас, что происходит в ее голове, Кристина рассмеялась над собой, попросила боженьку, чтобы Хенна, в сравнении с их последней встречей, потолстела еще больше, и двинулась в сторону дома.

Непосредственно перед тем, как повернуть на свою улицу, Крис вспомнила, что дома кончилось молоко. Да и все остальное тоже, можно сказать, было на исходе. И она остановилась у гастронома, прикупить органического двухпроцентного молока и печенюшек на развес. Как раз в ту минуту, когда она зависала перед макаронными изделиями (верный признак упадка вдохновения: если и есть какая-то пища, которой работники итальянских ресторанов наелись раз и навсегда, то это именно макароны), она что-то такое почувствовала. Если спросить об этом ощущении кого-нибудь из ученых, они сведут его к беглому взгляду или рефлексии, но здесь дело было не в них. На тонком плане человек, как известно, не ограничивается пределами только своего тела или черепа. Он просачивается наружу. А сильные натуры способны и вовсе простираться, подчас на внушительные расстояния.

Кристина не стала ни озираться, ни оглядываться.

Пройдя как ни в чем не бывало к кассе, молодая женщина расплатилась и вышла наружу. Здесь она с минуту постояла в раздумье. Что делать: податься в какое-нибудь местечко поукромней? Или сподобиться на сигнал Джону о предстоящем контакте, чтобы он тоже мог отреагировать?

– Эй, – окликнул ее кто-то, причем с неожиданно близкой дистанции.

Голос не женский. Резковатый, мужской.