– Да ничего страшного!
– Это был Бах?
– Вы угадали.
– У вас хорошо получается.
Мой собеседник сделал вежливо-снисходительную гримаску, какой обычно реагируют на лесть со стороны невежды.
– Нет-нет, в самом деле, – добавил я. – Хорошее разделение – без излишней академичности и убыстрения и вместе с тем без резких перепадов. Сложно определить, кому вы отдаете предпочтение: Баренбойму или Анжеле Хьюит. Но точно не раннему Гулду.
Священник поднял брови:
– Вы играете?
– Можно сказать, поигрывал когда-то. Давно.
– А теперь уже нет?
– Растерял аудиторию.
Ответом мне был дружелюбный, понимающий кивок:
– А я в ней никогда и не нуждался. Так, практикуюсь для себя. Что-то вроде, знаете, медитации. И неважно, слушает кто-то или нет.
– Я себе говорил примерно то же. Хотя на самом деле важность есть.
Священник улыбнулся по-прежнему дружелюбно, но с некоторой категоричностью, дающей понять, что я захожу на территорию, которую он знает лучше меня и не имеет желания обсуждать.
– Отец Роберт, – протянул он мне руку для пожатия. – Или Роберт Джефферс, если вам так сподручнее.
– Джон Хендерсон.
– Чем могу помочь, мистер Хендерсон?
– Я сегодня здесь уже был, чуть раньше, – сказал я. – Смотрю, дверь в церковь открыта: я и зашел.
– Конечно. Я был там, внутри.