Растерянные, без командиров, партизанские цепи бегут. Бегут группами, в одиночку, обливая штабные эшелоны возбужденным взволнованным ревом и паникой, проносясь дальше в тыл…
Балашов, уезжая за бегущими частями, бросает Снегуровскому:
— Ну, значит… — и еще улыбнулся! — ты тут со своим резервом побудь… Удержи сколько можешь японцев, а я там буду собирать их… — И уехал; за ним начштаба и адъютанты.
Снегуровский оглянулся: сзади стоял комиссар его бригады, его друг и товарищ по походам в сопках — Сибирский.
— Что, Валентин? Ловко это мы со своим главным резервом оказались в авангарде… и будем принимать весь удар японского наступления.
Валентин, молодой, черный, звонким голосом пропел — прокричал в гул шрапнели:
— Будем!!..
Всю станцию очистили от эшелонов Снегуровский и Сибирский, дружно командуя эвакуацией.
— Штабной поезд идет последним! — гаркнул на ходу дежурному по станции Снегуровский и чуть присел. Жжжах!.. — снарядом скосило дежурного.
Саша комсомолец, лежавший раненым в штабном вагоне Снегуровского, кубарем вывалился без пересадки на пути и на ходу вскарабкался на уходящий первым эшелон.
Валентин крикнул ему вдогонку:
— Рыло… не сорвись, смотри.
Но Сашка ничего не ответил: некогда было.
Валентин рассмеялся и побежал к стрелкам заменить убитого дежурного — пропустить последние эшелоны.
А бригада Снегуровского в это время залегла на рубеже и дралась долго, упорно — и таяла.
Когда был отправлен последний эшелон, а за ним штаб и наконец броневик, — Снегуровский скомандовал бригаде:
— Поднять цепи — очистить рубеж!..
И вместе со штабом, отступая, двинулся в арьергарде бригады.
Красная Речка была оставлена японцам.
— Вот здесь! — остановился Снегуровский. К нему подошел штаб.