— Откуда достал? — удивляется Митя, его помощник.
— Это я еще из Владивостока припас, когда из тюрьмы бежал. Вроде как память. А вот как раз и для дела пригодились.
С большим удовольствием Кованько надевает Сандорскому кандалы.
— Эй ты, чучело гороховое! Не лягай! Держи его, Мить! Теперь можешь спать — тут вшей нет. Маленько холодно для них. Хе-хе!
Сандорский стискивает зубы. Опять он арестован. Но теперь уже Мак-Ван-Смита не дождешься. Надо действовать самостоятельно.
Сандорский лежит и о чем-то усиленно думает.
— Вы полагаете, что этот план может иметь серьезное значение? — спрашивает Снегуровский Буцкова вечером после ареста Сандорского.
Бурков улыбается.
— Я почти уверен в этом, — отвечает он. — Этим и объясняется прыть японских сыщиков.
— Но что это могло бы быть? — гадает Снегуровский, рассматривая крошечный лоскуток плана. — Почему дворец императора отмечен крестиком? Неужели, кто-то готовит покушение на японского императора?
— И да, и нет, — отвечает Буцков. — Дворец Мутцухито может привлечь внимание не только как местопребывание императора, но и как хранилище редкостных сокровищ и тайн Востока.
Снегуровский бросает удивленный взгляд:
— Тайн, каких тайн?
— Когда я был в Японии, — продолжает Буцков, — мне рассказывал смотритель одного музея, что во дворце Мутцухито скрыты рукописи древних йогов, когда-то похищенные предшественниками династии Мутцухито.
— Что интересного в этих, вероятно уже заплесневевших, рукописях?
— Он рассказывал мне про невероятные открытия, сделанные еще в XIV веке.
— Сказки! Во всяком случае сыщики не стали бы гнаться за этими рукописями. Тут пахнет какой-то политической авантюрой.
— Не отрицаю, — соглашается Буцков. — Но… — Вдруг Буцков вскакивает:
— Товарищ Снегуровский, горит станционный склад. Фураж, сено!
Снегуровский оборачивается. Через окно комнаты яркое зарево.