Где-то между станциями Бекин и Иман — поезд партизанского штаба. Ночь. В одном из освещенных купе Кувшинов, Новиков и Морозов.
Не спят. Наклонились над столиком, глаза уперлись в карту, напряженно думают.
— Может-быть, попытаться еще… — медленно говорит Новиков. — Может продержаться на Имане?
Он сам не верит в эту возможность, но молчание его томит, и ему просто хочется чем-нибудь заполнить пустоту раздумья.
— Продержаться?! — усмехается сквозь зубы Кувшинов.
— До каких пор? Пока части начнут разбегаться? Что мы здесь можем сделать? Какая от нас польза?
— Но куда же нам двинуться? — спрашивает Морозов, вытягивая вперед лицо с поднятыми бровями.
— За Амур, вот куда, — отвечает Кувшинов. Вместе с словами он выбрасывает вперед руку с растопыренными пальцами и медленно сжимает их в кулак. — Другого выхода нет. Нет.
И кулак грозно опускается на столик.
— Да, другого выхода нет, — повторяет и Новиков. — За Амур.
Морозов молча кивает головой.
— Значит, возражений нет! — формулирует Кувшинов.
— Тогда завтра же утром мы отправим приказ Снегуровскому приступить к эвакуации коммунистического отряда, а Сибирскому — приготовить пароход «Пролетарий» для отправки имущества с остатками армии на Имане. Есть?
— Есть! — отвечает за обоих Новиков. — Но как быть с дорогой?
— Придется боронить. Тоже другого выхода нет. Не оставить же ее на удовольствие японцам.
— Вот будет плакать Кушков! — замечает Морозов.
— На то он и министр транспорта, чтоб о дорогах плакать, — бросает Новиков. — Впечатление такое, что они во Владивостоке ничего не знают о нашем идиотском положении здесь.
— Значит дать приказ Инсадзе и Погребняку, — опять формулирует Кувшинов. — Они с этим делом справятся.
— Правильно.
— Еще что?