Круги ужаса

Патентованный ключ № 3 отворачивает восемь специальных болтов за четыре минуты, а обратно я их ставлю за две.

Одним движением руки взрезается свинцовый лист толщиной четыре миллиметра, поскольку нужно квадратное отверстие со стороной в десять сантиметров на уровне рта покойника. Все прочее сущий пустяк.

Итак, я живу за счет Смерти и считаю себя ее компаньоном — еще немного и обрету уверенность в том, что мы неплохо ведем совместное хозяйство. Не утверждаю, что время от времени Она не выставляет меня на посмешище, как это было с усопшим Тотгри. Я исходил потом и кровью, извлекая криво посаженные винты. К свинцу, похоже, примешали сурьму, поскольку сломалось лезвие № 1. Когда все было сделано, и я извлек челюсть, то с яростью заметил, что ее изготовили из какого-то металлического эрзаца, и она не стоила даже паршивого голландского гроша.

Чума возьми этих скупцов, которые подстраивают вам такие штучки после смерти!

Но Смерть, моя кума, поспешила загладить неприятность.

Леди Боллингэм улеглась на вечный сон на кладбище неподалеку от Гровса со своими шестнадцатью золотыми зубами во рту, который при жизни излил невероятное количество желчи и яда.

Когда я хотел взрезать свинец, то заметил, что его заменили на цинк. Это было неприятно, ибо следовало прибегнуть к паяльной лампе.

От такой работы меня тошнит, поскольку пламя касается мертвой плоти, и та начинает потрескивать и издавать тлетворный дух.

Я немного поджарил леди Боллингэм, но был вознагражден за труды — мне достались чудесные кубики золота.

И тут в свете электрического фонаря я заметил сияние. Боже! Благородная мегера велела похоронить себя с бриллиантовым колье на шее! Тогда я сказал себе, что вряд ли она ограничилась этим, и снова зажег паяльную лампу. И не ошибся — на ее иссохших пальцах сидели четыре массивных перстня с бриллиантами, а запястья украшали два браслета, усеянные огромными изумрудами. Эта ночь принесла мне двадцать тысяч фунтов и на целую неделю отбила у меня аппетит к ночным походам, и она же стала отправной точкой моего счастья.

Я бросил меблированную комнату в Сток-Ньюингтоне и снял очаровательный домик на Бьюри-сквер, а также купил себе автомобиль «моррис».

Машина верно служила мне во время полуночных экспедиций, хотя я оставлял ее довольно далеко от места действия, предпочтительно перед пабом или дансингом.

Затем я начал подыскивать домохозяйку, вещь все более и более редкую в Лондоне и в Англии.

Мне повезло с мисс Маргарет Блоксон. Это была высокая костистая женщина, угрюмая и упрямая, которой было трудно пристроиться на место из-за нередких пребываний за государственный счет в Пентонвиле и Скраббсе. Она благословила меня, когда я взял ее на службу, и мне не раз пришлось радоваться столь удачному выбору.

У нее не было ни друзей, ни знакомых, она никогда не ходила в гости, галопом носилась за покупками и ложилась в постель ровно в восемь вечера. Она неплохо стряпала, не любила разговаривать и интересовалась лишь своей работой. Единственное, в чем бы я ее мог упрекнуть, были грязные передники и невероятных размеров шляпа гринвей, которую она никогда не снимала и скорее всего отыскала на помойке. Столь редкая жемчужина, как нельзя лучше подходила мне.

А поскольку жемчуга и цветы состоят в самых ближайших родственных отношениях, я буду теперь говорить о цветке.

Цветок этот — Руфь Конклин.

Она живет со своей старшей сестрой, мисс Эльзой, на Бьюри-сквер в нескольких шагах от меня.

Я познакомился с ними при романтических обстоятельствах.

Дамы возвращались от мясника по Блум-стрит, когда одна из громадных бродячих собак, буквально заполонивших Лондон, силой решила ознакомиться с содержимым их корзины. Я бросился вперед, огрел пса зонтиком по загривку, и тот отправился на поиски более легкой добычи.