Разозлившись, Сильвия просунула в клетку руку, чтобы удавить болтливую птицу.
Каниве не обладает ни мягкостью жако, ни наглой крикливостью ара, ни показной яростью гвинейского попугайчика. Он зол и крепок и, как Давид из мира пернатых, готов сражаться с Голиафом.
Ударом клюва он сломал безымянный палец на левой руке мадемуазель Бонвуазен.
Хозяйка захлопнула дверцу, забинтовала палец и прониклась уважением к храброй птице.
Вскоре она привыкла к странным призывам говорящего попугая: «Любовь!.. Это — любовь!..»
Тем более что в голосе птицы появились странные нежные интонации.
— Хотелось бы знать… — часто начинала Сильвия, но не осмеливалась закончить мысль.
Мадемуазель была начитанной женщиной; многие считали ее сведущей во многих вещах.
Она начала верить в переселение душ.
Однажды вечером, когда лампа рассеивала по комнате розовый свет, мадемуазель приблизилась к клетке и прошептала:
— Я… вас… люблю…
Каниве скосил на нее громадный круглый глаз, в котором сверкали зеленые огоньки.
— Я… вас… люблю…
Птица нахохлилась и хрипло выдавила:
— Я… вас…
Часом позже попугай без всякого приглашения вдруг сообщил:
— Я… вас… люблю…
— Боже! — вскричала мадемуазель Сильвия.
Так с ней еще никто не разговаривал.
Отныне каждый вечер мадемуазель Бонвуазен беседовала с попугаем о любви.
ebooksa