— И я скажу вам, что они правы, в особенности те, кто знает, что вы забираетесь так же высоко, как петух на колокольне, совершенно не будучи обязанным это делать.
За много лет работы миссис Плюмидж заслужила право говорить все, что она думает, и она широко пользовалась этой привилегией.
— Кто-нибудь заходил сюда в мое отсутствие? — поинтересовался Лендглейд.
Пожилая женщина едва не начала заикаться от удивления.
— Сюда? В это сорочье гнездо? Сто двадцать ступенек, я хорошо сосчитала их, да еще сорок из них в полной темноте! Не заставляйте меня смеяться, это не нравится моей астме. И зачем? За все, что находится здесь, не получишь и десяти шиллингов. Кроме того, я ничего не слышала, а я, несмотря на свой возраст, прекрасно слышу, как растет трава. Да и Мирон не лаял… Нет, вы большой шутник, профессор.
Когда миссис Плюмидж вспоминала профессорское звание мистера Ленглейда, тот мог быть уверен, что она не шутила.
— В вашей лавочке что-нибудь пропало? — поинтересовалась она суровым тоном.
— Я бы сказал, что скорее кое-что добавилось, — ответил Ленглейд.
— Ну, наверное, что-нибудь вроде мышиного помета… Давайте, пейте свой чай и не вздумайте после этого мне звонить, потому что я все равно не приду… Подумать только — сто двадцать ступенек, и из них сорок в полной темноте!
Ленглейд слышал, как она спускалась вниз, продолжая ворчать.
Он выпил пару глотков чая, показавшегося ему отвратительным, а до обуглившихся гренок он даже не дотронулся.
Он снова обратил все свое внимание на формулу.
Она была написана твердой рукой; лежащая на боку восьмерка, символ бесконечности, была изображена четко и элегантно, он сам вряд ли изобразил ее лучше; все знаки, казалось, вышли из-под руки каллиграфа.
— Я не понимаю ее, — пробормотал Ленглейд, — и все же она должна иметь смысл.
Он поостерегся громко говорить то, что почувствовал, увидев формулу. Странная тревога сжимала его сердце, нечто вроде ощущения опасности, характерного для человека, проходящего ночью по пустынному месту, где можно заподозрить засаду.
— Кто?
Нелепый вопрос! Когда он выходил из кабинета, он всегда закрывал его на два оборота ключа, потому что ценил как свои книги, так и свои рукописи. Миссис Плюмидж наводила порядок в его кабинете только в его присутствии.
— Зачем?
Формула была написана явно с учетом уравнения Эйнштейна, то ли, чтобы дополнить его, то ли просто для того, чтобы подчеркнуть его несовершенство.
Мнение Ленглейда, насколько оно могло иметься у него по этому поводу, склонялось скорее ко второму варианту.
ebooksa