Семь Замков Морского Царя

22
18
20
22
24
26
28
30

Потом, хотя и очень нескоро, он окажется в центре города, где всегда можно найти открытое всю ночь заведение, готовое гостеприимно открыть перед ним свои двери.

Немного впереди на улице находился мост, вернее, небольшой металлический мостик, гремевший и стонавший под ногами прохожих.

Перренц подумал, что ему будет приятно услышать громкую жалобу его опор.

Как ни странно, они даже не дрогнули под весом мужчины.

Улицы открывались перед ним, темные, с мрачными окнами, в которых не светился ни один ночник, с погашенными над дверями лампочками.

«К счастью…»

Да, к счастью уличные фонари продолжали свое одинокое дежурство.

Чтобы попасть в центр города, нужно было пересечь старый монастырский луг, заросший травой пустырь, после которого начиналась бесконечно длинная, тянущаяся в безнадежность улица, совершенно прямая, вполне способная служить эталоном расстояния, так как она была длиной ровно в километр.

Перренц не чувствовал ни сил, ни мужества, необходимого, чтобы пройти ее; поэтому он устремился в поперечные улицы, едва ему знакомые, стараясь придерживаться общего направления к центру. Он порядком запутался, обходя несколько небольших скверов и окончательно сбился с пути в лабиринте узких извилистых переулков.

Ему показалось, что ночь стала сгущаться вокруг него — вероятно, из-за резко уменьшившегося количества уличных фонарей. Он мог не смотреть на окна домов, мимо которых проходил — они оставались темными, уснувшими или пустыми.

Он подумал, что после исчезнувших звуков его теперь оставлял свет.

Внезапно он замер на месте, и его взгляд остановился на пятне желтого света, лежавшем на мостовой.

Свет, резкий и наглый, падал на мостовую из высокого узкого окна, без штор и занавесок.

Перренц глубоко вздохнул и повернул назад.

Он знал.

* * *

Он решил, что знает, почему звуки и свет пропали, вернее, отказались служить ему, и воспринял это знание как данность.

Это явление было первым лицом смерти.

Тем не менее, ему не было страшно. Он всегда представлял смерть как бесконечный сон без снов, как своего рода тяжелый наркоз, из которого плоть не может вернуться к жизни.

Он решительными шагами направился домой, словно человек, спешащий на свидание, на которое нельзя опаздывать.

Он направлялся к дому, где, может быть, все еще горел свет.