Ермак Тимофеевич

— Счастью! — со вздохом повторила Ксения Яковлевна. — Нет, видно, не видать мне счастья!

Она горько заплакала.

VII

На старуху бывает проруха

Семен Иоаникиевич окончательно растерялся. Он вообще не мог видеть слез, а слезы племянницы положительно терзали его душу.

— Перестань, Аксюшенька, перестань… Что с тобой?.. Зачем же плакать?.. Чего убиваться?.. — прерывающимся голосом говорил он.

— Я люблю его, люблю… — шептала сквозь слезы Ксения Яковлевна.

— Ну и люби, ведь не мешаю я тебе. О твоем же счастии забочусь, чтобы мужа твоего будущего из-под царского гнева вызволить, а ты в слезы.

— Не любите вы его, не любите…

— Да кто тебе сказал о том?.. Кажись, сам Ермак скажет, что он мною обласкан, — отвечал Семен Иоаникиевич. — А что не такого жениха я тебе прочил, это верно… Прямо скажу, да и Ермак это знает и понимает. Ну да, видно, судьба… Того, за кого я метил тебя отдать и к кому послал грамотку, уж нет на этом свете…

— Боярин умер! — воскликнула девушка.

Трудно было разобрать, что было в тоне этого возгласа: радость или удивление?

— Отдал Богу душу, царство ему небесное.

— Отчего?

— Не угодил царю и казнен вместе с отцом своим…

— Ах, страсти какие на Москве деются! А ты меня, дядя, на Москву отправлять хотел… Бояре-то Обносковы, чай, не разбойники, а вот что…

Она не договорила и снова заплакала.

— Перед царем все равны, кого захочет — казнит, кого захочет — помилует…

— Вот видишь, — прошептала Ксения Яковлевна.

— Да скажи ты мне толком, о чем ты плачешь-то, чем ты несчастная-то? — уж с некоторым раздражением в голосе спросил Семен Иоаникиевич.