Офицер особого назначения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет. Представляешь, эдакие серые, бесцветные. Ну совсем серые.

— Представляю с трудом. Каждый человек красив по-своему. Если не телом, то душой обязательно.

— Серые — значит незаметные. Во всяком случае с первого взгляда. Потом впечатление может измениться, — посмотрел он на подругу.

— Чего еще общего ты в них нашел? — отвлеклась Мария от созерцания природы.

— У троих из них мужья числятся без вести пропавшими.

— И что из этого?

— Человек склонен мыслить шаблонно. Если у него удачно получилось что-то однажды, в подобной ситуации он непременно повторит опыт. И так будет многократно, пока есть положительный результат.

— Надо полагать, Зитцер поступил аналогичным образом в подборе осведомителей. Тогда у нас есть ответ на многие вопросы.

— Как ученица, получившая в нужный момент подсказку, Мария с гордым видом посмотрела на Виктора, ожидая с его стороны похвалу.

— Петривка — село небольшое по количеству дворов, но вытянуто дугообразно вдоль узкой степной речушки с бурной водой в половодье и небольшими плёсами в остальное время года. До войны русло реки было непуганым царством домашних гусей и уток. Их гогот и кряканье слышались круглые сутки. Соседи не знали — где чьи, но когда наступали осенние холода, шумоватая птица самостоятельно приходила на родное подворье. Немцы навели порядок в считанные дни. Теперь в Петривке не слышно ни птичьего гомона, ни собачьего лая, ни блеяния овец или мычания коров.

Тишиной встретило село путников. То в одном, то в другом месте появится человек и тут же исчезнет. Кругом запустенье, шрамы войны. Крайний двор с вырубленным садом и штакетником, вдавленным в землю гусеницей танка, начинался сразу за широкой канавой с мутной водой. Проселочная дорога в Петривке шла по косогору параллельно единственной улице. От нее к каждому дому отходила своя двухколейная тропа, у одних полузаросшая, у других наезженная. С косогора дорога пересекала деревню посредине и дальше шла через земляную дамбу к грейдеру.

Путники подошли к крайней избе. У калитки без забора стояла старушка в выцветшей кофте неопределенного цвета, такой же длинной юбке, подпоясанная клетчатым запоном. Большие глазницы, крючковатый нос, вросшая в плечи голова делали ее похожей на сову. Поздоровались. Смотрит внимательно, настороженно.

— Откель идёте, милые? — не отвечая на приветствия, глухим старческим голосом спросила она.

— Мы, бабушка, из Белых Журавлей, — ответила Мария.

— Ой! — всплеснула руками бабуля. — Меня ведь оттель взяли замуж. Зайдите, милые, расскажите, как там теперь живут люди. После революции в Белых не была. Только у меня угостить-то нечем, — горестно пожаловалась она.

Вошли. Бросилась в глаза бедность жилья, слышался стоялый запах слежавшейся одежды. На стене четыре фотографии в рамках.

— Мой дед, сын, сноха, — указывала хозяйка пальцем в изображения. — Мужа немцы убили, сын пропал без вести, сноха пошла куда-то, а потом так и не пришла. Где теперь, не знаю. Всех война забрала. Теперь одна вон на какое хозяйство. Ни поболеть, ни отдохнуть некогда.

Она всхлипнула, обреченно покачала головой, поправила сползавший на глаза ситцевый платок.

— А вы скитаетесь! Оставайтесь жить у меня. Тут раздолье. Места хватит на всех.

— Спасибо, бабушка, за приглашение. У нас дел невпроворот, — ответила Мария.