Ветер богов

– В моей жизни все так закрутилось: фронт, арест… – не воспринимал ее шутливого тона Гардер. – К тому же ты влюблена в этого, со шрамами.

– И ничего не могу поделать с собой, Карл, – вдруг покаянно созналась Лилия. – Это какая-то безумная любовь. Не зря его называют самым страшным человеком Европы. Впрочем, это тоже не совсем точно. Скорцени вполне может сойти за самого страшного человека мира.

– Ты знаешь, что он тоже встречался со мной?

– Скорцени? – подхватилась и вновь села Фройнштаг. – Когда это было?

– Несколько дней назад. Во время первого посещения нашей базы.

– Несколько дней назад? А тогда, в Берлине?

– Нет.

– Значит, уже здесь? Странно. И что? Как он вел себя?

– По-моему, пытался узнать меня. Хотя, повторяю, мы с ним не виделись.

– Он знал тебя по фотографиям. И твое имя. У него цепкая память. А тогда, в Берлине, за мной, то есть за нами, следили. Не он, естественно. Люди из гестапо. Если уж у нас получился такой откровенный разговор, то ты должен знать, что это, очевидно, я тебя погубила.

– Чепуха. С какой стати?

– Я, точно я! Еще точнее – наша безумная ночь. В то время гестапо следило за мной и за всеми, кто со мной контактировал. Оказывается, так нужно было. Так заведено. Но тогда я и не догадывалась об этом.

Гардер улыбнулся и, присвистнув от удивления, покачал головой.

– Теперь ты понимаешь, почему я без всякого сожаления ухожу из этого мира?

– Из него нельзя уйти без сожаления.

– Мне тоже так казалось.

– Так же, как мне иногда кажется, что завидую тебе.

– Но ты… не заинтересована была в том, чтобы я исчез из жизни? Только правду. Мне уже незачем лгать. Все, что ты скажешь, я унесу с собой на небеса.

Несколько минут Фройнштаг сидела молча, поглядывая то на Гардера, то на «корабль вечности».

– Не скажу, чтобы слишком уж часто вспоминала, ты не дал для этого повода, но и не предпринимала ничего такого, что могло бы навредить тебе. То есть ко всему, что с тобой происходит, я не имею абсолютно никакого отношения.