Ветер богов

– Верю.

– Для меня это важно. Очень важно.

Приподнявшись, Лилия положила руки на плечи парня и, повалив его на спину, какое-то время склонялась над ним, пытаясь зажечь желание, пробудить зверя, который заставил Карла наброситься на нее в то утро, у Анны Коргайт.

– Я не знаю, что со мной происходит, – наконец сдался Гардер. – Тогда все выглядело иначе.

– Может, нам пойти в комнату для свиданий? Обер-лейтенант сам предлагал ее. Уж там-то нас никто не потревожит.

– У меня уже почти не осталось времени.

– Тогда полежи, – принялась она колдовать над его одеждой. – Просто полежи. Все, что от тебя требуется, – полежать. Я же буду ласкать тебя так, как не ласкала ни одна женщина. Как ласкают в последний раз…

45

– Так вы уже пришли в себя, капитан?

– Пришел, – мрачно заверил подполковника Кульчицкий.

– Когда-нибудь это должно было наступить.

– Будь оно все проклято!

Они гребли обломками досок. При этом каждый стоял на одном колене, спиной друг к другу, а между ними стонал и скрежетал зубами раненый Радчук. Курбатов уже не раз молил Господа, чтобы он наконец потерял сознание, но Радчук упорно оставался по эту сторону жизни, словно за какие-то прегрешения Господь решил взять его к Себе вместе со всеми его физическими и душевными страданиями.

Река теперь казалась значительно шире, нежели это представлялось с того берега, и чем упорнее диверсанты гребли, тем черная полоса косогора, к которому они должны были причалить, чудилась все отдаленнее. Уже окончательно стемнело, и Курбатов настороженно прислушивался к тишине на том берегу, предчувствуя, что она вот-вот взорвется пальбой и яростью новой, теперь уже ночной схватки.

– Я струсил, господин подполковник. Только сейчас я по-настоящему понял это и уже никогда не смогу простить себе, – взволнованно каялся Кульчицкий.

– Не утешайте себя, это действительно была трусость, – безжалостно казнил его Курбатов. – Но только выслушивать ваши раскаивания я не собираюсь.

– Тогда выслушайте мою исповедь, – неожиданно прохрипел Радчук.

– Вашу, поручик? Прекратите, для вашей исповеди еще не время. Доберемся до ближайшей деревни, попытаемся найти фельдшера.

– А знаете, это прекрасно, что я умру на Дону. Казачьем Дону… Все они только об этом и мечтали – чтобы на Дону… «Колыбель Белого движения» и все такое прочее. Пели и плакали. Пили, плакали – и стрелялись, стрелялись…

– Кажется, бредит, – проворчал Кульчицкий. Чувствуя себя виноватым, он старался не поддерживать разговор ни с Курбатовым, ни с Радчуком.