Григорий шел, внимательно осматриваясь, держаться старался рядом с живой изгородью, чтобы в любой момент в нее нырнуть. В парке было морозно. На подмерзшей земле следы разглядеть было тяжело. Но его не проведешь. Вот веточка сломанная, вот земля примята чуть сильнее, чем в другом месте – тропинка, одним словом. Так-то не видна, но если присмотреться…
Эта едва заметная тропинка и вывела его к землянке. Ну, или не землянке, а входу в подземелье. Тому самому, про которое рассказывала тетя Оля. Только вот сейчас на двери висел тяжеленный замок. Григорий хмыкнул. Можно подумать, его остановит такая мелочь!
С замком он управился в считанные секунды, но перед этим долго стоял у запертой двери, прислушивался. Мало ли, вдруг ночную тварь уже изловили. Изнутри не доносилось ни звука, и Григорий решился, толкнул дверь, шагнул на осклизлую ступеньку.
Снизу на него дохнуло холодом и смрадом, словно бы кто-то помер там, внизу, помер, да так и остался лежать. Вот только внизу никого не было, как и говорила тетя Оля. Внизу был лишь столб, железная цепь и запах, как на скотобойне. Внизу пахло смертью. Григория замутило, пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься вверх по лестнице. Свежим воздухом он надышится потом, а пока нужно осмотреться.
Осматривать было нечего. Если только вот этот отпечаток человеческой ноги. Крупный, явно не женский и не детский. Впрочем, о чем он? Разве ж Митяй сейчас ребенок? Когда они виделись с сыном в последний раз, тот уже был с него ростом. Но даже если этот отпечаток принадлежал Митяю, сейчас в этой подземной темнице не было никого. Значит, он будет искать дальше. Только для начала повесит на место замок. Не нужно, чтобы фрицы догадались, что кто-то спускался в эту темницу.
Воздух снаружи был чистый и сладкий. Григорий несколько минут дышал открытым ртом, прогоняя из легких остатки затхлой мерзости. Отдышался, управился с замком, осмотрелся по сторонам и отправился дальше на поиски.
Сначала он осмотрит территорию и все придомовые постройки, какие только сумеет отыскать. Это самое простое. А если ничего не выйдет, придется думать, как пробраться в дом. Как-нибудь проберется. С его-то умениями… Но это потом, сейчас нужно двигаться вперед, к дальней границе усадьбы, туда, где парк уже почти неотличим от дикого леса. Наверняка, где-то там и находится водонапорная башня.
Увидел ее Григорий довольно быстро, разглядел между рыжих сосновых стволов красную кирпичную кладку. Сама башня была высотой с трехэтажный дом, с виду казалась дикой и заброшенной, на крыше ее кое-где даже проросли мелкие кустарники и чахлая березка, узкие окна-бойницы были заколочены досками. Григорий обошел башню по кругу, остановился перед небольшой железной дверью. Здесь тоже имелся замок. Врезной, с виду новый, явно, немецкий. Зачем ставить замки на дверь, которая никому не нужна? Или все-таки нужна? Он осторожно подергал ручку, прислушался. Изнутри не доносилось ни звука. Кажется, даже сам лес вокруг затаился. Григорий сделал глубокий вдох, достал отмычки, топор сунул за пояс так, чтобы в любой момент можно было его выхватить. Как говорится, береженого и Бог бережет…
Дверь открылась тихо, совершенно без скрипа. Значит, пользовались ею регулярно. Внутри царил такой густой сумрак, что глазам пришлось к нему привыкать. На случай кромешной темноты Григорий прихватил с кухни огарок свечи, но света, просачивающегося через щели в досках, хватало, чтобы осмотреться. Сначала ему показалось, что вся каменная утроба башни забита каким-то разнокалиберным железным хламом, потом он разглядел огромный паровой котел, от которого отходили чугунные трубы, и только потом увидел узкую винтовую лестницу, уходящую вверх. Судя по ржавчине, паутине и мусору, водонапорной башней пользовались разве что самые первые хозяева, а у новых, похоже, руки до нее еще не дошли.
Григорий сделал осторожный шаг, под ногами заскрипели осколки битого кирпича, а высоко над головой заметались черные тени. От неожиданности он шарахнулся в сторону, едва не упал, зацепившись ногой за одну из труб, и больно приложился плечом о железный бок парового котла. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что мечущиеся над головой тени – это всего лишь летучие мыши, обосновавшиеся под крышей на зимнюю спячку. Зима закончилась, летучие твари начали просыпаться.
Григорий чертыхнулся, оттолкнулся рукой от котла, брезгливо смахнул с ладоней ржавчину. Наверное, своим вынужденным кульбитом он что-то нарушил в этой вековой махине, потому что круглый люк, в который в стародавние времена загружали уголь, с пронзительным скрипом отворился. Отворился, потому что был закрыт не слишком плотно, может быть, даже в спешке. Григорий уже прошел мимо, сразу устремившись к лестнице, чтобы осмотреть усадьбу оттуда, с высоты птичьего полета. Было очевидно, что Митяя тут нет. Если бы был, то уже наверняка отреагировал бы на этот грохот. Как бы то ни было, но уходить, не осмотрев нутро башни самым тщательным образом, Григорий не собирался. Просто он хотел начать осмотр сверху. Но тут открылся люк, и из его черных недр вырвался едва уловимый тошнотворно-сладковатый запах. Григорий отшатнулся во второй раз, зажал нос рукавом пальто.
Чуйка, его хваленая чуйка, криком кричала: «Не подходи, не заглядывай в этот черный котел! Беги отсюда, куда глаза глядят! Спасайся, идиот!» А он, зажимая левой рукой нос, правой вцепился в рукоять топора и осторожными шажками приближался к зияющей пасти котла. Единственное, что он пока никак не мог заставить себя сделать, это посмотреть. Для того чтобы посмотреть, нужно было распахнуть люк. На это нехитрое действие ушли почти все его силы: и физические, и душевные.
Люк он пнул ногой, и тот с металлическим лязганьем ударился о стену котла. Лязг этот тут же подхватило эхо и, кажется, летучие мыши. Прежде, чем посмотреть, Григорий крепко зажмурился. К эху добавилось гулкое уханье собственного сердца. Надо решаться…
…Из открывшегося люка свешивалась рука. Тонкая, узкая девичья ладошка была сжата в кулак. Синие ногти впились в синюю же кожу. Исполосованное, растерзанное запястье зияло черной раной.
Григорий застонал, присел перед люком на корточки, снова силой заставил себя смотреть. Лиза, та самая девочка, которую «отпустила» старуха. Вот, значит, куда отпустила…
А за девочкой еще… девочка. Кажется… Но нужно убедиться.
У Григория так дрожали руки, что свечку он зажег не с первого раза. Зажег, поднес к черному провалу, посветил…
Три… Три девочки, как поломанные куклы, спрятанные в темный угол за ненадобностью. Те самые, которые пропали. Снаружи холодно, а в башне, кажется, еще холоднее, поэтому запах разложения пока не слишком сильный. Или Григорий просто привык? Можно к такому вообще привыкнуть? Ради Митяя придется. Он должен знать, что случилось с этими бедными девочками. Должен знать, как они погибли. Если на шеях у них те же самые раны, что и у Зоси… Если он сможет себя заставить посмотреть в эти мертвые глаза, если сможет дотронуться до полупрозрачной, точно стеклянной кожи…
Заставил. На шее у Лизы тоже были раны – рваные, с обескровленными, запекшимися краями, почти такие же, как у Зоси…
Дальше действовал кто-то другой. Может быть, его хваленая чуйка. Этот кто-то захлопнул люк, привалился к нему спиной, словно сдерживая тех, кто вот-вот готовился открыть свои мертвые черные глаза. Этот другой в мгновение ока понял, что нужно запереть этот люк, и запер дрожащими, измаранными в ржавчине, точно в крови, руками.