– Люк был заперт? – спросила она, глядя Григорию прямо в глаза. Ей проще узнать самой, он уже мог забыть из-за шока. А она сейчас попробует прорваться сквозь этот его… туман.
Прорвалась. Увидела все его глазами. И исполосованные запястья, и разорванные шеи, и насечки на потемневшей от времени доске. А люк был заперт. Григорий открыл его, когда падал и пытался удержать равновесие. Потом он его снова закрыл, это уже вполне осознанно. И если специально никто не откроет, не выпустит…
– А Митяя там нет. Я все обыскал. Если бы его тоже… как этих девочек, так, наверное, там бы и оставили, да?
– Да. – В голове гудело, как с тяжелейшего похмелья. Все-таки нелегко вот так… чужими глазами. Она и не знала, что так можно.
– Значит, он еще живой? Значит, его куда-то в другое место перевели?
– Живой, Гриня, живой. – Главное, чтобы не подумал о том, зачем его Митяя в этой башне вообще держали. Для чего?.. Для кого?.. Но надежда и в самом деле еще есть, раз тело мальчика не нашлось. – Гриня, я тебе помогу. Будем вместе Митю твоего искать. Только ты мне сейчас тоже помоги. Видишь ящик? Нужно вскрыть замок так, чтобы никто не заподозрил.
– Зачем? – На ящик Григорий смотрел непонимающим взглядом. Он сейчас вообще мало что понимал.
– Не знаю пока. Ты просто открой.
Он открыл. Наверное, в обычное время управился бы быстрее, но сейчас волновался, думал о другом, поэтому провозился пару минут.
– Все, – сказал и отступил, явно не собираясь крышку поднимать. Ничего, теперь тетя Оля и сама как-нибудь.
Крышка тоже была очень тяжелой, и если бы не петли, на которых она держалась, Ольга бы, наверное, ее упустила, а так ящик распахнулся как книжка. Внутри было пусто. А что она, собственно, ожидала увидеть?
– Что там? – спросил Григорий, заглядывая в ящик через ее плечо, словно маленький мальчик.
– Ничего…
Ольга уже хотела закрыть крышку, но в последний момент передумала. Что это было? Легкий сквозняк из-за приоткрывшейся дверцы воспоминаний или интуиция? Она вздохнула, уперлась ладонями в дно ящика.
…Тьма накрыла ее с головой, накрыла душным, смрадным одеялом, не позволяя вздохнуть. Она кричала, билась в агонии, обламывала ногти о крышку этого… гроба в тщетной попытке вырваться на волю. Ее страха и ярости хватило бы, чтобы испепелить весь этот мир. Ее голод был беспощадным, он рвал внутренности, полосовал на лоскуты кожу. Лучше бы она умерла…
– …Тетя Оля! – Кто-то тронул ее за плечо, а потом с силой дернул, вырвал из этого то ли видения, то ли воспоминания. – Тетя Оля, что с вами?!
– Ничего. – Она вытерла струящийся по лбу пот. – Так… померещилось.
– У вас лицо было такое… Глаза… Тетя Оля, у вас глаза были как у моей Зоси… как у той твари, что Зосей прикидывалась.
Григорий говорил, а сам пятился от нее к стене и тянул из-за пояса топор. Напуган. Смертельно напуган. А если так, то на многое способен.
– Григорий, послушай…