Схватка

22
18
20
22
24
26
28
30

Меж тем разверзлись бездны, и несколько минут я выслушивал горячечную исповедь художника, не снискавшего славы, а значит и денег. Внебрачный сынуля одного из мелких баронов, еще не завоеванных Ренквистом. Жил на границе владений Ренквиста, пытался рисовать, зарабатывать этим на жизнь. Зарабатывать этим не получилось. Портретистов — как в моем земном веке писателей — развелось слишком много, хлеба на всех не хватало. В конце концов плюнул и предался ремеслу бретера — дрался за других на дуэли, или просто вызывал на дуэль, убивал и обирал мертвеца, что не являлось нарушением дуэльного кодекса. Благодаря бычьей силе и верткости — умело завоевывал призы… Люди Ренквиста нашли, предложили много денег, чтобы прикончил бесноватого архканцлера — а то, что я бесноватый и кровожадный — так об этом все знают… тут уж фракции Коронного совета позаботились, убить такого — не грех вовсе…

— Пытай! — заключил Валтор. — Пытай, казни. Мне плевать на все.

— А если я сделаю с вами кое-что другое?

Он предпринял яростную попытку освободиться из объятий Алых — как видно, решил, что «кое-что другое» будет куда хуже пытки, такая простая средневековая и вульгарная психология.

— Что же? — спросил, тяжко отдуваясь. По тролльего роже с выставленным акромегалическим подбородком текли ручьи пота. — Нет уж, господин хороший, лучше прикажите вскрыть мне горло!

— Зачем же мне вскрывать вам горло? Я лучше превращу вас в самого популярного художника Норатора.

Он задохнулся:

— Как?

— Да легко. Вы умеете рисовать. А я имею власть в Санкструме. И я употреблю ее с той целью, чтобы сделать из вас популярную особу.

По телу его прошла крупная дрожь. Да, да, медные трубы — это то, чего он хотел, чего он жаждал всей душой, сердцем и даже пропитой печенью. Наверное, все творческие люди таковы — им нужна слава как подтверждение их таланта, а может быть, и гения.

— У меня есть газета. Вы знаете, что такое газета, Валтор? Когда вы исполните свою роль — я устрою вам немалую рекламу… — Мне пришлось вкратце пояснить ему смысл этого слова. — Такую рекламу, что к вам будут выстраиваться очереди. И ваши портреты украсят стены лучших домов Норатора. И стены Варлойна украсят. А позднее, когда слава ваша начнет шириться, к вам начнут приезжать и заказчики из-за границы.

Он тяжко дышал, вращал глазами, морщил лоб — думал.

— Что… что я должен сделать, господин архканцлер?

Вот, я уже «господин». Я купил его с потрохами, просто нажав на самую болезненную точку — на тщеславие.

— Вы скажете Ренквисту, что не смогли меня убить; слишком много вокруг моей персоны охраны — что в целом соответствует действительности. Вы скажете также, что смогли завоевать мое доверие и я заказал вам свой парадный портрет при всех регалиях и финтифлюшках — но не срочно, а через пару недель, когда выберут нового монарха. Вы скажете, что готовы меня прикончить, когда выдастся случай и я отпущу всю охрану. Впрочем, думаю, в свете новых событий Ренквист может отложить мое убийство… Он будет думать. А вы будете думать вместе с ним. Возможно и очень вероятно, он решит превратить вас в шпиона при моем дворе, раз уж вы завоевали мое доверие… Он будет думать. А вы будете думать вместе с ним. Если узнаете что-то серьезное — отправите нарочного или сами выедете за пределы владений Ренквиста. Отправитесь в Прядку, там есть трактир «Счастье» — и там вас будет ждать постоянно мой человек. Спросите о нем трактирщика Кардала… Вы станете моим шпионом, и, очевидно, будете курсировать между Варлойном и владениями Ренквиста до тех пор, пока я не уничтожу барона. Вы же не любите Ренквиста, Валтор?

— Нет. Он свихнутый. Но он платит.

— Я буду платить тоже. Мою плату вы знаете.

— А где гарантии?

— Мое слово порукой. А кроме того… я начну постепенно… — Едва не сказал «раскручивать». — Начну постепенно публиковать ваши рисунки в своей газете. Завтра же начну. Пока без вашего имени. Я подберу вам псевдоним. Нарисуйте сейчас два-три эскиза… Хм… пусть это будут обнаженные женщины, чьи волнующие прелести едва прикрыты легкой тканью…

Религиозные и нравственные традиции тут вполне соответствуют концу европейского Средневековья и началу Возрождения. И обнаженная натура Возрождения на тех картинах, что я видел в Варлойне, присутствует вполне. Но такие радости доступны лишь аристократом и богатому купечеству. А моя газета должна быть бесплатной — и бешено популярной. Поэтому введем традицию публиковать на последней страничке скромный и отнюдь не вульгарный рисунок нагой красотки… Таким образом, газета моя станет очень ценным предметом.