— Так дела не делаются, — рассудительно возразил Андерсон. — Сначала надо связаться с родными. Электронное письмо написать или бумажное. Нельзя взять и явиться к ним на порог.
Если по правде, на порог он являлся — в Азии, когда у семьи предыдущего воплощения не было телефона и с нею никак не получалось связаться. Но Азия — это тебе не Америка, в Азии людям, как правило, хотя бы любопытно было поговорить с Андерсоном.
— Нет, именно так мы и поступим, — сказала она. — Я не стану терзать понапрасну еще одну горюющую мать. Второй раз я этого не перенесу. Сначала мы убедимся, что не ошиблись. Если Ноа ничего там не вспомнит, мы развернемся и уедем домой, а они даже не узнают.
Его спокойствие улетучивалось. Да это она над ним издевается.
— Лучше сначала связаться с родными.
— Я еду, а вы как хотите. Я лечу первым же рейсом.
— Это будет опрометчиво.
— Ну и пускай. Я не потащу Ноа домой, чтобы потом все это начинать заново. Так что сейчас или никогда. И если мы поедем… — Она села на кровати очень прямо. — Вы об этом писать не будете. Вы поняли меня? Это ради моего сына, а не ради вашего наследия.
Андерсон еле выдавил улыбку. Он ужасно устал.
— Да катись оно, мое наследие.
Его наследие — о, он питал большие надежды, но не очень-то преуспел. Многого так и не выяснил. Почему некоторые дети рождаются с воспоминаниями о прошлых жизнях, а их тела несут на себе отметины прошлых травм? Связано ли это (
Голубое небо за иллюминатором утекало в бесконечность. Андерсон столько всего мечтал изучить глубже. Хотел постичь саму природу реальности. Хотел дописать книгу. Но рассудок его расстроен, и теперь Андерсон хочет лишь помочь одному-единственному ребенку.
Он посмотрел на мальчика — тот привалился к нему, телом придавил ему предплечье. Вроде ребенок как ребенок, трогательно спит. Он и есть ребенок как ребенок.
— Вы ему нравитесь, — заметила женщина.
— И мне Томми нравится. Очень.
Она резко ахнула.
— Ноа.
— Что?
— Его зовут Ноа.