— Пожалуйста, простите. Не знаю, как это вышло.
Джерри. Джерри. Соберись.
Она побледнела.
— Простите. Я немножко устал…
— Ничего страшного, — сказала она. Но отвернулась и прикусила губу.
Ноа. Томми. Все сводится к именам, да? К доказательствам того, что такой-то человек был таким-то человеком, а не каким-то другим. И если они теряются, имена, —
Надо постараться. Держать имена под рукой. Ноа, Томми. Андерсон скатает их в трубочку, заткнет ими трещины, что открылись в сознании, — так люди запихивают записки с желаниями в щели между камнями Стены Плача.
Вдвоем с женщиной они посмотрели на спящего мальчика.
— Вы же понимаете, что я ничего не могу обещать, — прошептал Андерсон.
— Разумеется.
Но она соврала. Она считала, что он пообещал ей всё.
Глава двадцать вторая
Дениз присела на краешек стула и посмотрела на нетронутую миску «М&М» на приставном столике у врача. Их тут кто-нибудь ест? Или Дениз уже почти семь лет смотрит на одни и те же «М&М»? Неплохо бы провести эксперимент. Выложить все зеленые наверх и посмотреть, что будет. Пусть у доброго доктора крыша поедет.
— Дениз?
— Я слушаю.
Смотреть на него неохота, но он, наверное, отметит, если она станет отводить глаза. Его элегантное лошадиное лицо от волнения еще сильнее вытянулось.
— Я говорю, что временами регрессируют все, — повторил доктор Фергюсон. — Это бывает.
Дениз снова перевела взгляд на миску с «М&М».
— Со мной — нет.
— Вы слишком строги к себе. Вы замечательно поработали, устроили свою жизнь. Не забывайте об этом.